– Искать безопасное место.

– У меня в Семиозерске пара хат есть укромных.

– Кто о них знает?

– Алтаец, Жиган.

– Значит, забудем.

– Подозреваешь их? – мрачно посмотрел на своего спасителя Бандера.

– Перестраховываюсь.

– Эти гады, как нож сквозь масло, прошли через охрану. За каким хреном я такие деньги вам, воякам, платил? Амарова мочкануть не смогли. «Дачу» проспали. Что это за работа такая?

Влад не ответил.

– Продали меня, – вздохнул Бандера. – Знал, что продали. Давно знал. Никому доверять нельзя, Рейнджер.

– Вам придется довериться мне.

– Тебе – можно, – кивнул Бандера.

– Что, взор чистый?

– Просто ты приехал уже после того, как у меня стукач завелся.

Влад не стал говорить о том, что обнаружил Летчика с ножом в спине. Это означало одно – кто-то из своих убрал дежурного, после чего проникновение на территорию стало делом техники. Но Бандере пока знать об этом необязательно.

– «Дачи» теперь нет, – сказал Влад. – Контракт разорван?

– Нет, вояка. Не разорван. Я такие вещи не забываю. Ты теперь мой племяш названый.

– Я не вор, чтобы такой чести удостоиться.

Назваными племяшами обычно воры называли преемников. На преемника Влад никак не тянул по той причине, что не имел никакого отношения к воровскому миру.

– Ты, считай, в деле. Очень большое дело. Очень большие деньги. Не представляешь, насколько большие.

– Багамы и яхты, – криво улыбнулся Влад.

– И это тоже. За меня только держись. Верность храни. А набедокуришь – не взыщи, я тебя как дядька родной накажу. По-родственному. Но сначала нам выбраться отсюда надо. А потом посчитаться с теми, кто доброту человеческую забывает.

– Выберемся.

– Только бы «берлогу» они не нашли. «Дача» – черт с ней. Добра этого… А вот «берлога».

– Что за «берлога»? – спросил Влад.

– Не твоего ума дело… Знаешь, тут где-то недалеко поселок Каменки. Там у меня схрон. О нем никто не знает.

– Пятнадцать километров до них. И дорога – пригорки да бурелом. Ничего, босс. Там, где черт сломает ногу, ВДВ найдет дорогу. К утру будем. Подъем. – Влад встал и закинул на плечо автомат. Бандера свое оружие потерял в канализации. – Я сейчас первый номер в группе…

Часть четвертая

ЗАКОН БУМЕРАНГА

– Я вас люблю! – привычно послала Люда Кош воздушный поцелуй визжащей толпе.

Эх, провинция. Здесь все отдает вторичностью. И толпа не такая отвязная, как в Москве. И визжат не так сильно. И любят ее не так крепко. Но все-таки визжат. Все-таки любят.

– Семиозерск – лучший город в мире! – Еще один воздушный поцелуй. И «чтоб он провалился» – это уже не для публики, это про себя.

Новый тысячеголосый визг восторга. «Почему жители таких дыр считают, что их города лучшие? – подумала Люда, кланяясь. – Почему они вообще считают, что это города, а не помойки?»

Цветы, восторженный свист, аплодисменты. Все, на сегодня хватит. Люда сошла со сцены.

После небольшого перерыва пипл насладится своим драгоценным «голубым» Иваном Пениным. Давид, зараза такая, все время ставит его после нее. И народ бьется в истерике, сопли пускает. Девки лифчики на сцену бросают и на полу корчатся. «Голубых» вообще почему-то больше любят. И любят их девки-соплюшки…

– Искренне хлопают, – умилился Пенин, стоящий за кулисами, и всплеснул руками.

– А ты откуда знаешь? – возмутилась Люда.

– Я чувствую публику.

– Ну да. Такие, как ты, вообще лучше чувствуют…

– Да, – согласился Пенин.

– Задницей, – добавила Люда.

– Фу, – брезгливо поджал губки Пенин. И пригладил бархатный пиджак на груди.

Он подошел к зеркалу, поправил прическу, повел широкими плечами. Странно, внешне он весьма походил на благородного героя, на настоящего мужчину, которому впору осваивать Дикий Запад или стоять на капитанском мостике ломящегося через шторм брига. А он задницей вертит и цветочки нюхает, закатывая глаза.

– «Мы провели с тобою ночь», – замурлыкал он под нос, поглаживая перед зеркалом свежевыбритую щеку.

Люда Кош бросила на него презрительный взор, поборов в очередной раз привычное желание отвесить ему пинка по обтянутому тесными брюками заду.

На сегодня работа закончена. Быстрее в гостиницу. В ресторан. Насладиться хорошим ужином. Так, будто ее не торопит ничто. Потом подняться в номер. А там…

Люда блаженно зажмурилась.

Прилетела она в город два дня назад. Когда закончилась свистопляска с багажом, она уже окончательно пришла в себя после таблетки «елочки». Она научилась приходить в себя и выглядеть сносно после пика наслаждения, которое давало зелье.

Ее встретил Давид, без заезда в гостиницу потащил на официальные визиты. Сначала к представителю принимающей стороны. Затем – на прием в представительский особняк администрации области в центре Семиозерска – к исполняющему обязанности губернатора области Гопману.

Гопмана Люда помнила по его участию в акции «Музыка и демократия» во время знаменитых предвыборных гастролей девяносто шестого года. Тогда он еще не дослужился до вице-губернатора, а был бойким мальчиком – функционером демократической партии. Запомнила она его масленый взор, который не могли скрыть очки. Глаза шарили по ее телу – бесстыдно и настойчиво. Но дальше тогда не пошло. Он приклеился к какой-то девице из сопровождения Пенина, и та после сетовала, что он полный извращенец.

Взгляд его нисколько не изменился – все так же бесцеремонно шарил, безуспешно пытаясь проникнуть за вырез и приподнять юбку. Слава те господи, телекинезом вице-губернатор не владел. Зато он владел плавной, журчащей, ни к чему не обязывающей речью. В представительском зале, оформленном в аляповатом безвкусном купеческом стиле девятнадцатого века, в присутствии телегруппы и нескольких журналистов он напомнил о заслугах Люды перед демократией, пространно и неубедительно порассуждал о том, как областные власти заботятся о культурном досуге молодежи и стараются выделять деньги на искусство. Напомнил и о важности акции «Рок против наркотиков», поскольку карательными мерами наркозаразу не побороть, она результат духовного вакуума, который и призваны заполнить деятели поп-культуры. Он говорил-говорил-говорил – минут двадцать без запинки и перерыва.

Когда Люда, немножко ошалевшая от этого словесного потопа, выходила из особняка, она так и не поняла, чего ему было нужно.

– И зачем это? – спросила она Давида.

– Визит вежливости, – охотно пояснил продюсер. – И надо бросить кусок местным газетенкам. Реклама, Людочка, реклама.

– У тебя совсем чердак съехал с этой рекламой.

– А ты думаешь, на концерты ходят, чтобы тебя слушать? Пипл ходит на них, потому что ему вдолбили, что в этом его, пиплово, счастье.

– Я – певица. Поэтому на меня ходят.

– Ты, главное, не волнуйся, Людочка, – погладил ее по руке продюсер, как врач-психиатр, соглашающийся с бредоподобными фантазиями пациента, чтобы не злить его.

– Давид, ты сволочь!

– Не трать нервы. Теперь в гостиницу.

В «Интуристе» ей отвели «люкс» – меньшее звезде и предлагать грешно.

– Вонючий притон, – заключила Люда, осмотрев просторный номер из нескольких комнат, шедших анфиладой, как казарма.

Гостиница оказалась древняя, с лепными потолками высотой метров пять, со скрипучей мебелью и старой сантехникой, без розового кафеля и