class="p1">Она не торопилась. В последнее время она училась оттягивать миг откровения. Тогда он обрушивался на нее с особой живительной силой.

Решив, что выглядит вполне пристойно, она наконец неторопливо развернула конфетный фантик и вынула таблетку. Последнюю.

Ничего, Жиган обещал сегодня еще таблеток. Если таблеток не будет… Ох, если их не будет… Но думать об этом не хотелось. Зачем думать о призрачном будущем призрачного мира? Надо жить настоящим. Жить этой последней таблеткой.

Она зажмурилась. Неторопливо поднесла руку ко рту. И быстро кинула на язык таблетку. Проглотила ее.

Прошла на свое место. Уселась в кресло. И прикрыла глаза.

Седьмое небо… Или седьмой круг ада. Кому это интересно? Главное, в этом вся ее жизнь! Настоящая жизнь!

* * *

Бандеру опять мучила бессонница. Он засыпал на полчаса, потом просыпался и всю ночь слонялся по спальне. Он нервничал. Порой ему становилось трудно дышать, горло перехватывало, и казалось, что на шее затягивается удавка. А еще возникало ощущение, что грядут какие-то события. Полетят они вороными конями – в узде не удержишь, и забота одна останется – под копыта не попасть.

Может, это мания преследования? Везде чудятся киллеры, яды, удавки. Ночью он запирал тяжелую дверь и клал рядом с собой автомат «клин». Владел он им не ахти как, но в случае чего помочь эта игрушка может.

Многое в последнее время ему очень не нравилось. Не нравилось, что труп Дюка отыскался на окраине Болотникова. То, что предатель мертв, – это хорошо. Но то, что убили его в городе, наталкивало на неприятные мысли. Если бы его убрали азербайджанцы после передачи похищенной «елочки» – вряд ли с ним стали бы встречаться в этих развалинах. Болотников – не их территория, без надобности они сюда не суются. И самому Дюку удобнее и спокойнее было бы пересечься с ними в Семиозерске. Все равно он собирался бежать – так хоть до вокзала недалеко.

Что отсюда следует? Что пристрелил его и взял партию товара кто-то из своих? Возможно такое?

А неудачное покушение на азербайджанского главаря? Тут что скрыто? Как-то слишком удачно все вышло для азербайджанского пахана. Случайность? Опять случайность. Слишком большое количество случайностей.

А если не случайность? Сидит какой-то стукачок под боком. И тук-тук Амарову.

Что тогда? Как его вывести на чистую воду? Можно, конечно, при желании. Есть несколько способов. Например, подбросить человеку информацию, важную для противника и требующую немедленного реагирования, и посмотреть, что из этого выйдет. Если противник начнет принимать контрмеры, значит, информация ушла и можно использовать стукачка для своих целей или тихо удушить его. Вот только на кого положиться в осуществлении такой задумки? На кого?!

Жиган? На подозрении. Алтаец? На подозрении. Никому нельзя доверять. Все ради денег готовы отца и мать продать. Эх, люди, где ваша совесть?

Впрочем, что на стукачей обижаться? Сам Бандера, даром что вор в законе, случалось, постукивал, когда жизнь припирала. Ведь умные знают, что нет на свете ни принципов, ни морали. Есть только ситуация, на которую нужно реагировать соответственно. Если хочешь овладеть этой ситуацией, то меньше обращай внимания на химеры совести и принципов. Тогда останешься жив, при деньгах, при власти. И это главное.

Ох, тяжко. Иуда под боком – жди удара в спину. Но у Бандеры есть преимущество – только он знает, где расположена лаборатория. Только он имеет контакт с ее персоналом и охраной. Любого другого на подходе подстрелят как утку.

– Посмотрим, чья возьмет, – прошептал он, кидая в рот пластинку табака и глядя на циферблат настенных часов, показывавших час ночи.

В пять часов вор в законе заснул. И проснулся в девять – с тяжелой головой, нервный и недовольный всем на свете.

В десять часов появился Жиган, только что прилетевший из столицы. За последние недели он налетал часов не меньше заправского летчика. Он постоянно мотался между Семиозерском и Москвой. И на это имелись основания.

– Ну? – посмотрел на него Бандера.

– С янки начинаются проблемы, – сказал Жиган.

– Какие?

– Какие проблемы могут быть с американцами? Денежные.

– Он не собирается брать остаток товара?

– Собирается. Только требует скидки.

– Он и так ее получил.

– Считает, маленькая.

– И что ты думаешь?

– Торговля – двигатель прогресса. Что нам один-другой миллион долларов?

– Ох, гляжу, научился ты чужой «зеленью» разбрасываться, – недовольно покачал головой Бандера. – Садовник ты наш.

– А выход? Где искать другие каналы? И не дороже ли встанет?

– Жиган, я тебя насквозь вижу, тварь ты продажная. Ты хочешь получить с него комиссионные.

– Ничуть не бывало.

– Жадность – грех.

– Это известно. Меня мама учила.

– А мама тебя удавить за жадность не обещала?

– Нет.

– А я обещаю.

– Бандера, ну чего ты прямо. Выгрызу я у американца сколько смогу. Но пойти на уступки придется.

– Еще пять процентов – и ни цента больше.

– Другой бы спорил. А я…

– Когда обратно в Первопрестольную?

– Думаю, через три дня. Сейчас встречи с этим бройлером импортным затруднены. На время хата утеряна.

– Встречались у твоей певички?

– Да. Она сейчас здесь гастролирует.

– «Кудряшки». Тьфу!

– У тебя патриархальные вкусы. Молодежь из-за билетов уже убивает друг друга.

– Дрянь.

– Кто?

– И она. И молодежь. Все дрянь!

– На курорт тебе пора. Нервы не купишь. Их беречь надо.

– Дела наладим, тогда отдохнем.

– Наладим. Нет таких дел, которые бы мы не наладили. – Белые ровные зубы Жигана сверкнули.

* * *

Рамиров был единственным в этом клоповнике, который что-то понимал в процессе. Он сам разрабатывал и создавал первую группу пептидных психотропов. А потом получились «тимэракс» и «пантемин». Это на исходе той, канувшей в Лету эпохи, когда работала на утвержденную тематику лаборатория, выделялись дотации, все куда-то стремились, что-то творили. А вот теперь он сидит и ударно гонит «елочку».

Леонид Рамиров сжился с «берлогой» за двенадцать лет работы. Здесь он сделал главные открытия своей жизни. Здесь он без защиты диссертаций получил кандидатскую, а потом и докторскую степень. Он стал неотъемлемой частью лаборатории. Ее жильцом. Ее хозяином. Ее пленником. Ее призраком. И когда ее продали, вместе с ней ушел с молотка и он. И уже два года работает на людей, цели которых, мягко говоря, далеки от гуманных. Говорят, бешеные деньги поступали на какие-то его счета. Ему показывали документы, по которым выходило, что он достаточно богатый человек. Но это его не трогало. Он знал, что никогда не выберется отсюда. Он тут пленник. Заключенный. В сталинских шарашках было куда свободнее, чем здесь.

Он еще умудрялся урывками производить исследования, которые недоделал когда-то. Понятное дело, наука здесь никого не интересовала. Кормили его, платили за одно – совершенствовать ПРОЦЕСС.

Бандера говаривал:

– Мы еще покорим мир, Рамиров. Увидите.