– Награбленные, – поправил его Климов.

– Йа, йа! Вот только самолет, на котором переправлялась одна из частей коллекции, был сбит над Золингеном. Он дотянул до этих мест и благополучно сел. Подручный Геринга не стал рисковать и перепрятать картины – они сейчас находятся в одной из заброшенных шахт, но где именно, знает только Эльза. Она ухаживала за Готлибом – так звали того самого подручного рейхсмаршала, – и он ей все рассказаль до смерти… перед смертью…

– Понятно, – кивнул лейтенант. – Что за картины?

– О-о! Эльза говорила, там полотна Тициана, да Винчи, Рубенса, Рафаэля! Это огромная ценность!

– Прежде всего, – усмехнулся Репнин, – это огромное богатство.

– Йа, йа… В последний раз я говориль с Эльзой по телефону из Кёльна, убеждаль ее покинуть Шварценштайн, но она была никакая…

– Что-что?

– О, ферцайен зи битте! Я хотель сказать – она в никакую!

– Все ясно. Вот что, Климов, давай-ка сюда своих парней. Штурмовать усадьбу нельзя, а то ребята из СД могут избавиться от девушки. По Островскому: «Да не достанься ты никому!» Так что действовать будем без шума, без пыли. Выдвигаемся!

* * *

Особого прикрытия тополя не представляли, но все же «зеленка» давала шанс приблизиться к хозпостройке незаметно.

Въездные ворота наверняка под прицелом, и из дома, что рядом, все видно. Так что надо или на стену лезть, или по фахверку. Второй вариант нравился Геше куда больше – выступавшие балки и откосины для трейсера – что лестница с перилами.

Проскочив оплывший ров, заросший травой, Репнин оказался под стеной хозблока – тут располагались и сыродельня, и коптильня, и мастерские, и каретный сарай, давно превращенный в гараж, и конюшня.

Не раздумывая, Геша полез по стене, цепляясь за что можно, и скоро оказался на втором этаже. Удерживаясь на носках ног, он заглянул в небольшое окно – похоже, шорная мастерская. Повсюду упряжь, хомуты, седла, куски кожи.

Надавив как следует, Репнин добился того, что хлипкий шпингалет сломался. Геша пролез в окно, высунулся наружу и поймал моток веревки, брошенный ему Климовым.

Несколько минут, и все «спасатели» очутились в мастерской шорника. Одним из первых втянули Густава.

Когда вся команда оказалась внутри, Фезе прошептал:

– Тут хозяйство старого Франца, он был конюшим у барона…

Неожиданно заскрежетал ключ в замке, и крепкая дверь в мастерскую отворилась, впуская седого дедка.

Завидев целую толпу автоматчиков, дед замер, выпучивая глаза под косматыми седыми бровями.

Густав тут же зашипел, быстро проговаривая по-немецки. Репнин понимал с пятого на десятое, улавливая отдельные слова: «Эльза», «камарады», «Франц»…

Старик лишь мелко кивал, продолжая со страхом глядеть на большевицких монстров с ППС.

– Спроси у него, где Эльза, – вмешался Климов.

Густав спросил. Старый конюший перестал кивать и заговорил негромким скрипучим голосом.

– Они держат ее в винных погребах! – доложил Фезе.

– Веди, – коротко бросил Репнин и велел Климову: – Пошли своих людей, пусть тихо и незаметно уберут всех «гостей».

– Есть!

Отдав приказ, лейтенант догнал группу Репнина – того страховал старшина Родин, бдительный был товарищ.

Спустившись на первый этаж хозпостройки, «большевики» перешли в господский дом. Несколько разведчиков с бесшумными пистолетами шли впереди.

Вот за полуоткрытыми дверями зазвучали пьяные голоса. Два сержанта, подняв пистолеты дулом кверху, распахнули двери и разом переступили порог. Пок! Пок-пок! Пок!

Хлопки выстрелов не воспринимались как угроза, не разносились вокруг. Репнин заглянул в гостиную – трое в форме «зеленых» СС сидели в креслах, развалясь. Остывали.

– Сюда! – поманил Фезе, спускаясь по каменным ступеням вниз.

Еще ниже имелась крепкая дверь, сколоченная из бруса и обитая крест-накрест бронзовыми полосами. Дверь была незаперта.

Климов тихо сказал, обращаясь к Густаву:

– Пойдешь первым. Создавай больше шуму, окликивай, а когда встретишь… ну, кто тут главный, представишься… м-м… Гансом Мюллером. Предупредишь, что на подходе русские танки. Понял?

– Йа!

– Вперед.

«Ганс Мюллер» коротко выдохнул, толкнул дверь и загрюкал сапогами по лестнице, выкрикивая что-то по-немецки. Своих, должно быть, искал.

– Наш выход, – быстро сказал Климов и скользнул в погреб.

В винных погребах было прохладно и сухо, без той промозглой сырости, что свойственна подземельям.

По всей видимости, погреб был выстроен куда раньше усадьбы – каменная кладка, своды, опиравшиеся на короткие толстые колонны, свидетельствовали о глубокой старине, как бы не о XIII веке.

В погребе было светло – на потолке горели фонари, и глухо доносился перестук дизель-генератора. Ряды бочек и стеллажи с уложенными бутылками уходили в недалекую перспективу.

Голоса звучали правее, за рядом колонн.

– За мной! Товарищ полковник, заходите с того края!

– Понял.

Махнув рукой Федотову, Родину и Димитрашу, Геша направился к «тому краю», стараясь ступать неслышно и жалея, что в сапогах.

– А бутылок-то, бутылок… – прошептал впечатленный башнер.

– Цыц! – порекомендовал ему старшина.

Сжимая ППС, Репнин переметнулся к толстой колонне и осторожно выглянул. Он увидел большой массивный стол с прессом, которым запечатывали бутылки, несколько пластов коры пробкового дерева, корзину с готовыми пробками и прочий инструмент сомелье.

За столом сидели несколько чинов СС и парочка в штатском. Надо полагать, штатские были главнее. На повышенных тонах они разговаривали с бледным Густавом, а у стены, прижавшись к холодным камням, стояла девушка в глухом, старомодном платье.

Репнин прикинул, как пролягут линии огня, и решительно шагнул из-за колонны.

Он не побежал, а именно пошел, помахивая автоматом. Такое «явление народу» стало неожиданностью, дав выиграть пару секунд, а когда эсэсовцы потянулись к «шмайссерам», лежавшим на столе, Геша крикнул:

– Фаллен! [35]

Он боялся, что девушка не поймет или не послушается, но фройляйн резко присела и повалилась на пол, так что очередь из ППС скосила троих офицеров СС. Лишь один из них успел схватить «шмайссер», но это ему не помогло – выстрел Климова прикончил эсэсовца.

Штатские моментально вскинули руки. Гитлер капут!

Репнин присмотрелся к одному из штатских.

– Ба! Бригаденфюрер!