«Да, примерно так я и понял».

«Они наплюют на тебя, если ты наплюёшь на них. Тогда ведь ты выиграл, а в это я никогда не поверю».

«Я тоже не надеюсь, что победа далась так легко. Здесь есть какая-то ловушка. Они хотят заключить этот мир, прежде всего, для усиления своих позиций в реальной школе. Неужели испугались моего вредного „социал-демократического“ влияния?»

«Как ты собираешься поступить?»

«Не знаю. Надо, наверное, подумать над этим на каникулах. Поеду домой к рождественскому покою и моему маленькому домашнему префекту — папаше. Так что душа оттает к весеннему семестру как раз в меру».

Каникулы… Хотя у Пьера имелось своё предложение, о котором он раньше не рассказывал. Пока всё не прояснится окончательно. Но сейчас уточнилось: его отец приезжал на праздники домой из Швейцарии. Они планировали отдохнуть в горах. В своём доме. Отец Пьера заехал бы сюда на машине, забрал их и прямиком в Селен. То есть Пьер приглашал Эрика, если имелось желание. Таким образом он избежал бы визита домой на Рождество.

Неделю спустя наступил последний день семестра. После псалмов состоялось награждение стипендиями и спортивными призами. Когда Эрик принимал Левенхойзенский кубок как лучший пловец школы, кое-кто отреагировал недовольными выкриками.

Эрик засунул свой табель успеваемости в конверт с домашним адресом, кинул в школьный почтовый ящик.

Потом приехал отец Пьера и увез их в горы.

Зимней ночью свист воробьиного сыча был слышен за километр.

Шёл конец февраля. Эрик и Пьер крались вслед за Журавлём в течение двух часов, прежде чем смогли подобраться к самке совы и даже рассмотрели, где находится гнездо. Сычи поселились в дупле большой осины в роще на расстоянии двух-трёх километров от школы.

Учитель биологии носил фамилию Транстрёмер и очень хладнокровно относился к своему прозвищу, совершенно естественному для его предмета и его страсти. Разрешал называть Журавлём даже на уроках.

Эрик и Пьер, которые рассчитывали на «А» по биологии к концу весеннего семестра, получили в качестве дополнительного задания выявить как можно больше видов птиц в радиусе пяти километров от школы. А поскольку воробьиный сыч вьёт гнездо уже в феврале, то именно эта птица оказалась стартовой. Журавль сам провёл с ними две-три ночи, чтобы выследить птицу.

На небе светила полная луна, и на земле лежал тонкий слой снега. Термометр показывал минус пять-шесть градусов. Сова обнаружилась в лунном свете. Они подошли очень близко. Не укладывалось в голове, что она не отреагировала на них, хотя наверняка слышала их шаги по снегу.

«Это, возможно, объясняется самой любовной лихорадкой, — прошептал Журавль, — инстинкт настолько силён, что животное забывает о всякой осторожности. Самец глухаря во время своей песни может, например, достигать такой степени возбуждения, что начинает нападать на скот или даже на человека. Половой инстинкт отключает разум, наверное, так можно сказать».

Потом они шли назад сквозь зимнюю ночь и отпраздновали первое важное наблюдение горячим шоколадом дома у Журавля. Само его присутствие в Щернсберге выглядело загадкой местного значения. Он ведь защитил докторскую диссертацию и являлся экспертом по определённым изменениям молекул жирных кислот. То есть ранее занимался вопросами происхождения жизни.

Пьер подозревал, что произошёл какой-то скандал в университете. Ведь Журавль, собственно, собирался стать доцентом в Лунде, но его место занял кто-то другой. Если принять во внимание интерес Журавля к природе (Щернсберг ведь находился в фантастическом месте, с озёрами и лесами вокруг), учительская работа с особенно высокой зарплатой в Щернсберге не являлась слишком плохой заменой. Любовные игры сычей относились к его серьёзным жизненным интересам.

Эрик считал Журавля человеком отчасти «не от мира сего». Он являлся самым приличным из учителей. Он даже никогда не выходил из себя. А однажды, рассказывая о Чарльзе Дарвине, разразился антиимпериалистической речью о том, что люди отличаются от животных и что люди (хотя он не сказал этого напрямую) должны отказываться служить в армии. Во всяком случае стало ясно, что Журавль придерживается именно такого мнения. И если он думал так, и вдобавок имел настолько развитые чувства, что без труда находил сыча на расстоянии нескольких километров, как он тогда мог ходить по Щернсбергу подобно всем другим учителям и притворяться, что не видит и не слышит ничего? Достаточно было вспомнить сцену в столовой. Журавль ведь, как все другие преподаватели, время от времени выполнял обязанности дежурного учителя за директорским столом. Когда-нибудь стоило попытаться получить его объяснения на сей счёт.

Прошло уже почти два месяца весеннего семестра.

Совет полностью оставил в покое Эрика, и ни один четырёхклассник не просил его даже о такой мелочи, как покупка сигарет в киоске. А Эрик относился ко всем членам совета как к воздуху, смотрел сквозь и никогда не заговаривал первым.

Если так и выглядел баланс устрашения, то он работал пока без малейших сбоев.

Эрик и Пьер даже прекратили спорить о причине. Может, члены совета просто сдались и дали Эрику индульгенцию, чтобы избежать ситуаций, с которыми они сами, пожалуй, не смогли бы справиться?

Так считал Пьер.

Или они ждали удобного случая, чтобы нанести удар, применив новое эффективное оружие? Ведь у них хватало времени на подготовку?

Такого мнения придерживался Эрик.

В любом случае начало семестра прошло спокойно и не дало ни одного серьёзного повода порассуждать, почему события развивались именно так и не иначе. Со временем им ведь всё равно предстояло узнать, кто оказался прав.

Эрик увеличил свои тренировки по плаванию за счёт утренних часов перед завтраком. Его успехи в зимних видах спорта всё равно оставляли желать лучшего. Зато удавалось больше времени уделять силовой тренировке и плаванию. Хотя явно ощущалось, что техника в бассейне не прогрессирует. Результаты росли только потому, что он обладал высоким потенциалом и пробивался сквозь воду с полной силой и максимальной скоростью почти полторы минуты. С уроками он справлялся, как обычно, под арестом в выходные.

Однако в марте, когда с крыш застучали первые капели, баланс устрашения превратился в прах.

Пьер успел заработать своё последнее лишение выходных за отказ от горчичника несколько недель назад, и с той поры у его старшего по столу, к тому же члена совета, не возникало причины вызвать Пьера для наказания снова.

Но сейчас подвернулась буквально высосанная из пальца причина. Пьер отказался, и его ждали суд и приговор в виде лишения выходных.

На следующий день Арне из их класса и ещё одному из отказников предложили отправиться в явно надуманную командировку. Они предпочли лишиться выходных. Но дело на том не закрылось. Когда Пьер вернулся с заседания совета, куда всю троицу вызвали одновременно, ясно стало, что началась реализация некоего заготовленного плана. Их наказали лишением трёх суббот-воскресений каждого. Хуже того, в случае отказа от следующего горчичника пригрозили вытащить в квадрат. Силверхиелм напомнил, что случилось с социал-демократом, покинувшим школу в прошлом семестре, — Йоханом С., или как там его звали.