ОМ Таре Туттаре Туре Соха

Первые толчки неопределенные, странные. Страха еще нет. Страх приходит потом — он парализует внимание, отвлекает от других страхов. Все другое теперь неважно. Есть только страх и голос инстинкта, голос горячей, вшитой в тебя мысли, голос паники.

Я никогда не видела этого страха. Он разделяет тело на части — плотное и тонкое, неощутимое.

В первый раз ты не знаешь что происходит — земля точно стала водой. Это живая вода, двигающаяся волнами — та же змея, что вызывает затмения. «Мне показалось, что машина сорвалась с ручника и покатилась вниз», — сказал мой друг, оставшийся ждать меня в машине. — «Потом я понял, что это и есть земля, как она есть. Глубоко внутри земля жидкая, как море, она там двигается волнами».

Я говорила, что раньше Катманду было озером?

Долина обрывается в саму себя.

Высотные и низкие, старинные здания, храмы и монастыри разъезжаются в разные стороны, раскалываются пополам, обваливаются частями друг в друга. Под ними гибнут люди и животные.

Сейсмические волны прокатываются снова и снова. Мы откинули ремни безопасности — они не спасут. Мы могли бы погибнуть несколько минут назад, но остались жить. Как это странно. Вот ты живешь, а потом просыпаешься.

Мы въезжаем в ворота города, обратно в долину Катманду. По счастливому стечению обстоятельств, утром этого дня мы выехали из опасной зоны на окраину долины, в небольшое поселение с монастырями, деревню Парпинг.

Тот ли это Катманду, что я знаю? Все осталось где было, но теперь опрокинуто, вывернуто наизнанку. Обрушившиеся здания, «мигалки» машин и пробки. Только дети, как и прежде, играют на улицах.

Мы за стеклами машины, будто плывем по слегка колышущемуся морю. Толчки то и дело повторяются, но уже не столь сильные. Отсутствие телефонного сигнала, паника и слезы на лицах людей... Люди бегут в разные стороны. Люди пробуют дозвониться другим.

Мы в эпицентре крупнейшего землетрясения — 7,9 баллов по шкале Рихтера, где максимальная отметка 9,5 баллов. Город Катманду, стоящий на блоке земной коры размерами примерно 120 на 60 километров, сдвинулся на три метра к югу — всего за 30 секунд.

Повсюду новые и новые медицинские центры — они устанавливают медицинские ширмы прямо на обочине, у дороги, на пустыре где есть свобода от зданий. Когда трясет, то главное, чтобы ничего не упало сверху.

Теперь эта земля живая. Ее словно пробудили и качают. Одни толчки продолжительные и важные — их регистрируют. Другие короткие — их почти не чувствуешь.

Тело напряженно слушает, улавливает малейшие движения и звуки. Я в каком-то новом для меня, нечеловеческом режиме жизни, на высшей точки своей осознанности. В воздухе густая пыль, в воздух взмывают горные вертолеты. Раньше они возили туристов вокруг Эвереста.

Эти непальские дома построенные из стен тонкого красного кирпича. Эти мощеные кирпичом дорожки — выбиты, вывернуты наизнанку — там, изнутри, в просветах щелей, виднеются предметы домов.

Людей извлекают из обломков.

Новые толчки, снова пыль от разрушившихся зданий. Пыль проникает в легкие.

Все это началось 25 апреля 2015. Теперь эта дата станет красной, как все самое важное в Катманду — обязательно красное.

Я возвращаюсь в комнату где жила. Трещинки с мелом на стенах — будто кровь засохшая на коже. Моя комната, только, будто кто-то в ней раздвинул стены. Книги, рухнувшие в гору. Когда я уходила, здесь все было расставлено по-другому. Бутылка с водой валяется у двери. Стеллаж с одеждой перевернут.

Бина звонит по телефону, связь прерывается, с ней остался внук и помощник.

Проходят первые сутки и вот — первые цифры и о жертвах: три тысячи погибших, пять тысяч погибших, шесть тысяч... Землетрясение вызвало сход снежных лавин на Эвересте, альпинисты погибли.

Проходят дни, все они смешиваются друг с другом.

Земля качается в мелких потоках. Мы почти здесь не спим.

Я просыпаюсь в три часа ночи, выхожу в черном платье на улицу. Этот черный, этот траур, сменил собой красный — красный цвет Катманду.

Вокруг моих коленей собираются собаки. Они двигаются по кругу, но так и не находят себе места. Одна из них остается со мной, ложится рядом, кладет передние лапы мне на ступни и притворяется, что засыпает. Я откидываю голову на железные ворота. Грохот прокатывается по спине, новая волна толчков, четыре-пять баллов. Все, что не закреплено падает.

Мы с собакой несколько секунд глядим друг на друга, но вот она уже улетает к другим, в общую стаю.

Струйки прошлого нарушают зеркальное присутствие настоящего.

Теперь мне кажется, что ты так близко, когда весь город спит на улицах, и я могу смотреть на небо. Теперь, когда оборваны телефоны и нет никакой связи с миром, когда все вокруг застыло в надежде, что хуже ничего не случится — я чувствую целый мир.

Мне нужно рассказать тебе зачем много лет назад я уехала.

За чудом как это.

Мы выброшенные землей лежим на земле. Создаем временные шалаши.

И я не читаю, не смотрю, но участвую в этом.

Проходит целая густая ночь. Все время ощущаю движение земли под нами. Толчки три и четыре балла теряют свое значение, потому что мы все еще здесь расколоты. Такая плотная и новая реальность. И мы не знаем, что с ней делать.

Мы просто сидим и черпаем время на землю.

У Катманду не такая история.

Мы оба пропали здесь.

Ты в моих снах, я — в надежде изменить мир. Сделать его лучше, сделать его добрее, сделать его ближе к планете на которую мы летаем, когда засыпаем друг с другом. Когда мы вместе.

Вчера, проснувшись утром, я поняла, что не спала. Мне это не приснилось и в Катманду действительно землетрясение.

Я не могу теперь спать как раньше — проваливаться в забытье будто умираешь. Не знать, что происходит с твоей душой и телом. Теперь я сплю как напуганный зверек.

То ветер, то движение ветки в окно, то карканье ворон. Теперь я зависима не от утреннего кофе. От этого.

От внешнего, Абсолютного, этого.

Мне хочется, чтобы ты видел все это.

Как удивительно жить на границе жизни и смерти, заглядывать туда, где люди прощаются с жизнью, без слов, быстро-быстро.

Я чувствую нашу связь как собственное платье из черного хлопка. Я вижу намотанную на руки веревку — она от тебя ко мне.

Я знаю, что ты меня помнишь.

Но это был мой собственный выбор — уехать сюда, остаться здесь.

Первые дни ты не умеешь в этом жить. Ты поднимаешься, оглядываешься, но уже не здесь. Ты как бы должен решить: остаться в прошлом или жить теперь по- новому.