Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я так долго ненавидела подобную жизнь, ненавидела то, как ее избивали, промывали мозги, лепили из нее ту женщину, которой она была сейчас. Я бы любила ее, несмотря ни на что. Я все еще была маленькой девочкой, которая хотела, чтобы мама расчесывала ей волосы и говорила, что все в порядке, но я понимала, что все так, как есть, и это никогда не изменится.
Я могла бы не обращать внимания, могла бы не замечать, как она смотрит в другую сторону, когда наш отец вымещает злость на мне или Джио. Но чего я не потерплю, к чему никогда не буду относиться спокойно, — она позволила ему сделать то же самое с Клаудией после того, как увидела, как сильно это ранило нас.
Она должна была быть защитницей моей младшей сестры. Она должна была защищать ее. Она просто должна была быть нашей матерью.
Я чувствовала себя так, словно наблюдала за вулканом, который вот-вот начнет извергаться, когда смотрела на своего отца. У него из ушей словно пар валил.
— Ты пришел в мой дом, оскорбляешь мою жену и требуешь от меня чего-то?
У меня было чувство, будто это не имеет ничего общего с тем, как Николай разговаривал с моей матерью, или с тем, как он хотел, чтобы отец присоединился к нам в гостиной. Возможно, между Братвой и Коза Нострой происходили какие-то тайные события, о которых я никогда не узнаю.
То, о чем я не хотела знать.
Между ними определенно что-то было. Это было единственным объяснением того, как сейчас реагировал мой отец. А может, это не имело никакого отношения к делу. Может, было что-то еще. Конечно, это не могло быть связано с ситуацией с Эдоардо.
— Ты забываешь, с кем говоришь, Бьянки, — Николай не шелохнулся, не повысил голос. Он был просто оплотом спокойствия и собранности, глядя на моего отца.
И когда Марко сделал шаг вперед, я не почувствовала ни малейшего напряжения в Николае.
Мой отец начал говорить по-итальянски, произнося разные оскорбления и ругательства. Я чувствовала, как расширяются мои глаза, когда он называл Николая ужасными вещами, когда говорил о том, что русские и Братва — всего лишь собаки.
— Отец, — наконец вымолвила я и сделала шаг вперед. — Ты не будешь так разговаривать с моим мужем.
Рука Николая мгновенно метнулась в сторону, преградив мне путь, не позволяя подойти ближе.
Я сжала руки в кулаки по бокам и надеялась, что весь мой гнев и отвращение к этому человеку, который был всего лишь донором спермы, не проявятся.
— Ты не можешь так разговаривать с моим мужем, — слова снова вырвались из меня. Я почувствовала, что во мне произошла какая-то грандиозная перемена, которая заставила стать сильнее. Я стала той королевой, о которой говорил Николай.
И я не позволю этому человеку, который причинял мне боль, пока я росла, который сейчас причиняет боль моей сестре, сделать то же самое с мужчиной, в которого я влюблена.
Влюблена.
Мой отец мрачно рассмеялся, и его смех заставил меня вздрогнуть.
— Это то, что разрешают русские? — он обратился к Николаю, но тот уставился на меня. — Вы позволяете своим женщинам сражаться в битвах?
Теперь настала очередь Николая смеяться.
— Мужчина силен настолько, насколько сильна женщина на его стороне. Ведь существовал не только Сатана, но и Лилит.
Мой отец сузил глаза и посмотрел на Николая.
— А если рядом с тобой слабая женщина, что ж… — Николай пожал плечами, но невысказанное оскорбление прозвучало громко.
Моя мать была слабой, подчинялась прихотям и требованиям отца.
Отец открыл было рот, как раздался звонок в дверь, и на секунду никто не шелохнулся. Показалось, никто даже не вздохнул. В фойе послышался мягкий стук обуви, дверь открылась, и в гостиную медленно просочились тихие неразборчивые голоса.
И все же никто не говорил: отец все еще смотрел на Николая, рука моего мужа все еще оставалась передо мной, а моя рука все еще крепко сжимала ладонь Клаудии.
— Почему бы просто не сказать мне, почему ты на самом деле здесь, русский?
Хотя мой отец организовал этот брак, было совершенно ясно, что он не согласен с ним. Марко Бьянки может занимать высокий пост в Коза Ностра, но не он решал, что делать, и я была уверена, то, что меня отдали Николаю, исходило от кого-то гораздо более высокопоставленного.
Поэтому неважно, считал ли отец это плохим союзом. Он никогда бы не стал идти против приказов.
— Почему я здесь? — голос Николая снова стал ровным. — Я думал, мы здесь, чтобы поужинать в кругу семьи? — то, как Николай выплюнул это последнее слово, сказало мне, что он не считает Марко таковым.
Переехав из дома своего детства, я осознала, что никогда не была здесь членом семьи.
Мама начала быстро говорить с отцом по-итальянски, но он не сводил взгляда с Николая, а когда поднял руку в ее сторону, она мгновенно замолчала.
И тут все наше внимание переключилось на входную дверь, так как двое людей остановились прямо на пороге. Одна из служанок стояла рядом с Франческой, та смотрела на всех широко раскрытыми глазами, ее огромное пальто уродовало ее, а волосы были растрепаны ветром.
Наступила тяжелая, густая тишина, и, глядя на Франческу, я опустила брови. Что-то в ней было не так, что-то в ее поведении кричало о панике. Хотя внешне она выглядела вполне нормально, ее глаза имели глянцевый оттенок и красные уголки.
Она оглядела комнату с изумленным выражением лица, ее руки двигались вверх и вниз по пальто.
— О. Я не знала, что у нас… семейные планы.
— Все в порядке, — сказала Клаудия и отпустила мою руку, чтобы обойти нас с Николаем и встать рядом с Франческой.
Я все еще была в таком замешательстве из-за дружбы между моей сестрой и Франческой, ведь все это не имело смысла.
— Сейчас не время, Франческа, — мой отец выплюнул эти слова и бросил в ее сторону испепеляющий взгляд, от которого она съежилась и сделала шаг назад.
— Я просто хотела поговорить, — прошептала она, глядя на Марко.
Мой отец зарычал и бросился к ней, схватив ее за руку и вытащив в фойе. Все, кто остался в комнате, уставились друг на друга с явным замешательством на лицах.
Я направилась ко входу и выглянула, чтобы увидеть отца и Франческу, стоящих в фойе: отец был в футе от маленькой девочки, его рука покачивалась между ними, а тихий голос слегка повышался в явном гневе.
— Я
