любит. А малость «помариновать» — оно и не хуже. Он уже кое-что интересное нам сказал, про Глаз Акирэ. Ну, та хрень, что по небу летала. Мол, это глаз ... как там его? Миталарбетарена, кажется. Еще бы узнать, что это за фрукт такой.

— Если правильно, то mirakelarbetaren, — усмехнулся старый гворн. — Этим словом, в старину, у эльфов самых могущественных шаманов называли. Тех, что могли не только свою душу в странствия посылать, а часть своего тела — руку, скажем, чтобы врагам что-нибудь плохое делать. А здесь, значит, глаз посылает.

— Стало быть, Акирэ — это шаман, — хмыкнул Данут. — А я думал, что какой-нибудь маг могущественный.

— А велика разница? — резонно ответил начальник лаборатории. — Маг, шаман, чародей, чароплет. Словом волшебник. Слова-то разные, а суть одна — мерзость сплошная. Путевого делать ничего не умеют, а пакостить норовят.

— Да, господин Бальтонус, знавал я одну семью, которая от мага пострадала.

Дануту невольно вспомнились Гунтарь, его жена Тачана, и разумеется, славная девчушка по имени Мара, оставшаяся маленькой девочкой на долгие-долгие годы. А ведь из нее могла вырасти красивая женщина! И тот маг, сотворивший такое, просто развлекался. Скотина!

— Я, господин Таггерт, вам с десяток семей назову, что от магов пострадали. Добро бы гворны что-то плохое им сделали, так нет же. Один такой чародей развлекался тем, что живых людей в каменные глыбы заколдовывал, другой пытался из животных людей лепить.

Тут Дануту вспомнился маг со странной кличкой Перевертыш.

— А я в лесу с одним магом встречался, который черную курицу создавал. Ну, чтобы не только перья, но даже мясо с костями были черными! Может, хоть тут польза?

— А в чем тут польза? Не было у нас черных кур, так и не надо. Может, чтобы эти куры в лесах Фаркрайна водились, этот маг целый лес переделал?

А ведь старый гворн прав. Вполне возможно, что эти черные куры питаются только какими-то специальными червячками. Так он, что, в лес этих червяков притащил? А может, теперь из-за этого березки да сосны гибнуть станут?

— Господин Таггерт, а почему вы эльфа называли тугоухим? — спросил вдруг гворн. — Он же прекрасно слышит. Или так задумано, чтобы задеть покрепче?

— Вообще-то, я его хотел тупоухим назвать, оговорился, — вздохнул Данут.

— А почему тупоухим? — снова не понял начальник лаборатории.

— Я эльфов только на картинках видел, — признался воспитанник орков. — Ну, а еще в книгах о них читал. А там везде пишут, что у эльфов острые уши. А если кто-то умный, то говорят — мол, у него ум остер, как ухо эльфа. Я и удивился — эльф, а уши обычные.

— А есть такие книги, где пишут про эльфов? — удивился гворн. — А чего про них писать-то? Может, и про гворнов какое-нибудь непотребство пишут? — заволновался Бальтонус.

— Пишут, что гворны — а вас в книгах чаще всего гномами называют, все маленького роста, по колено человеку, а то и меньше, зато все плечистые. Мыться не любите. И что ваши женщины бородатые.

— Тьфу ты,— сплюнул раздосадованный гворн. — Женщины бородатые! Ну, сказители хреновы! Гномы — это же вообще подземные духи, как альвы, ли гремлины. Как хорошо, что я книжек таких не читаю! Иначе пошел бы с сочинителями разбираться.

— Да ладно вам, господин Бальтонус, — примирительно сказал Данут. — В основном-то про вас правду пишут — мол, работяги вы, почти что трудоголики, рудознатцы и хорошие механики. А с сочинителями разбираться — себе дороже. Такое понапишут потом — отмываться замаешься.

— Нет, а почему же наши женщины бородатые? — не унимался Бальтонус. —Господин Таггерт, вы же видели наших женщин?! Есть ли хоть у одной борода? У меня, слва Единому, четыре дочери, девять внучек, а уж сколько правнучек я и сам не помню. Все они прекрасно вышли замуж. Ну, кто бы взял моих девочек в жены, если бы они были с бородой?

Данут только развел руками. Мол, за что купил, за то и продаю. Сам-то я книги не пишу.

— Эх, — вздохнул старый гворн. — Я был бы счастлив, если, хотя бы один из моих зятьев был похож на вас. Хотя, они все неплохие, работящие. Всемои зятья — и те, кто женат на моих дочерях, и мужья внучек, все они трудятся на Скалленском металлургическом заводе, занимают хорошие должности. А мои внучки, родив по ребенку, тоже работают, хотя это и не в традициях гворнов. Конечно, они не стоят у станков, не машут кайлом, а перебирают бумаги и считают векши. Но что поделать — новые времена, новая мода.

— Так чего же переживать? — удивился Данут. — Ваши девушки хорошо пристроены, мужья их любят.

— Не спорю, — уныло сказал старый гворн. — Все они прекрасные специалисты, любят свою семью, свою работу. Но, понимаете ли, они все какие-то скучные. А то, что я каждые три месяца ухожу сюда, в миссию, и становлюсь начальником походной лаборатории, им кажется странным. Мол, их тесть должен сидеть на месте, потихонечку обрастать связями и богатством, а он, в свои пятьсот семьдесят лет бегает по чужим землям, занимается невесть чем. Еще их удивляет, что я, член Высшего Совета Скаллена — а это высокая должность в мире гворнов, предпочитаю быть наблюдателем в миссии, а не сидеть в собственном кабинете в мэрии, или не возглавить кафедру химии в колледже. Им кажется, что это более приличествует моим заслугам и возрасту.

— Простите за нескромный вопрос, господин Бальтонус, а как ваша жена относится к вашим отъездам?

— Жена... — хмыкнул пожилой гворн. — Моя жена ушла от меня десять лет назад, когда я дал согласие стать начальником лаборатории на Земле предков. А ведь мы прожили с ней почти двести лет. Но я не осуждаю ее. Яколесил по миру Фаркрайна, а она, как и положено верной жене, всегда была рядом. Лет пятьдесят мы провели в Тангейне, потом я был начальником миссии в Ледяной пустыне. Ну, потом я обещал супруге, что осяду на месте, она станет нянчить внуков и правнуков, но получается, что я ее обманул. Она сказала, что ее терпение лопнуло. Теперь она счастлива. Живет одна, нянчит правнуков, мы с ней иногда видимся.

— Значит, мне повезло, — невесело усмехнулся Данут.

— В чем вам повезло? Насколько