в результате чего некоторые представители народца были убиты. При этом до сих пор не похитили ни одного горожанина, и Руфа это настораживало: «Очень неестественное для Мрачного народца поведение – вот так пощадить наших людей. Наверняка они задумали кое-что пострашнее»94. Бальбуций решил, что все же не стоит идти против народца и вызывать негодование, ведь у них было много поклонников и соратников. Руф продолжал стоять на своем, вызвал проконсула Публия Скрибония Либона и убедил его в своей правоте. Либон приказал Бальбуцию отправить в Помпело когорту, чтобы избавиться от угрозы, и сам отправился туда вместе с Руфом, Бальбуцием и другими важными лицами. На подходе к холмам барабанный бой мрачного народа начал звучать все более тревожно. Наступила ночь, и в темноте когорта с трудом продвигалась вверх, а лошадей пришлось и вовсе оставить у подножия холма. Затем внезапно раздался странный звук: лошади закричали (а не просто заржали), и в этот момент проводник когорты убил себя, вонзив себе в тело короткий меч. Когорта обратилась в бегство, в суматохе многие погибли.

«Со склонов и вершин над нами разразился дружный дьявольский смех, и на нас налетели порывы ледяного ветра. Такого напряжения я не выдержал и на этом проснулся, промчавшись сквозь века обратно в современный Провиденс. Правда, в голове у меня по-прежнему звучат последние слова старого проконсула, который спокойно произнес: „Malitia vetus – malitia vetus est – venit – tandem venit…“[6]»95

Сон действительно был необычным, наполненным реалистичными деталями (среди них утомительный поход к Помпело, рукопись Лукреция, которую Руф читает в самом начале, где процитирована строка из пятой книги сочинения «О природе вещей», сон Руфа внутри сна в ночь перед наступлением) и невероятно пугающей, хотя и не до конца понятной кульминацией. Вполне ожидаемо Лавкрафт в подробностях поведал об этом сне своим коллегам, включая Фрэнка Белнэпа Лонга, Дональда Уондри и Бернарда Остина Дуайера.

В связи с этим возникает вопрос: что именно из рассказанного им на самом деле было во сне, а что он, быть может неосознанно, добавил для усиления литературного эффекта? Даже если не обращать внимания на мелкие несоответствия – в письме к Уондри проводника зовут Верцеллий, тогда как в письмах к Лонгу и Дуайеру указано имя Акций, – три сохранившихся описания сна значительно разнятся по масштабу и акцентам. Раньше остальных, вероятно первого или второго ноября, Лавкрафт рассказал о сне Лонгу, в письме к Уондри значится только день – «четверг» (то есть третьего ноября), а в послании к Дуайеру, самом длинном и подробном, даты вообще нет, но можно предположительно отнести его к четвертому или пятому ноября. Как раз из-за последнего письма и возникает главная трудность, поскольку именно в нем попадается несколько деталей, которых не было в двух других посланиях. Да, возможно, продолжая размышлять о своем сне и записывать его сюжет, Лавкрафт со временем вспоминал все больше и больше деталей, однако есть и другой вариант – сам того не сознавая, он начал сочинять на основе сна рассказ, вплетая в него исторические тонкости и скрытые намеки на нечто ужасное, чего в самом сне не было. Точного ответа на этот вопрос мы, конечно, не узнаем, и какая бы версия сна ни оказалась истинной, она в любом случае обладала мощной вдохновляющей силой.

Дуайер и Уондри уговаривали Лавкрафта написать рассказ по мотивам сна, но из этой затеи так ничего и не вышло, хотя обоим коллегам он сообщал, что пытается над ней работать. В 1929 году Лонг попросил у Лавкрафта разрешения дословно процитировать его письмо в повести, которую он тогда писал, и Лавкрафт согласился. В результате появился «Ужас с холмов», опубликованный сначала в двух частях в Weird Tales (январь и февраль 1931 года), а затем и отдельным изданием.

Ближе к концу ноября Лавкрафту приснился еще один необычный сон про кондуктора трамвая, чья голова внезапно превращается в «белый конус, сужающийся до единственного кроваво-красного щупальца»96. Об этом сне он рассказывал Уондри в письме от двадцать четвертого ноября 1927 года, которое представляет для нас особый интерес, ведь именно из-за него произведение под названием «Нечто в лунном свете» стали ложно приписывать Лавкрафту. После смерти Говарда Уондри передал тексты из писем с описанием снов Дж. Чапману Миске, редактору Scienti-Snaps. Рассказ о сне про римлян напечатали в летнем номере Scienti-Snaps (под названием «Очень древний народ») за 1940 год. Затем Миске переименовал Scienti-Snaps в Bizarre и уже в новом журнале опубликовал рассказ о втором сновидении, добавив от себя вступительный и завершающий абзацы и озаглавив эту мешанину «Нечто в лунном свете Г. Ф. Лавкрафта». Август Дерлет перепечатал текст в Marginalia (1944), не догадываясь, что данное произведение не целиком принадлежит авторству Лавкрафта. Увидев издание Дерлета, Миске написал ему и рассказал всю правду, однако Дерлет, вероятно, забыл эту историю, потому что снова добавил текст в сборник «Дагон и другие жуткие рассказы» (1965). Лишь недавно этот вопрос прояснился благодаря Дэвиду Э. Шульцу97.

Приблизительно в то же время Лавкрафт решил написал историю происхождения своей мифической книги «Некрономикон» – в основном чтобы для себя самого сложить в четкую картину все отсылки. В письме к Кларку Эштону Смиту от двадцать седьмого ноября 1927 года он отмечал, что «собрал воедино информацию о знаменитом запретном „Некрономиконе“ безумного араба Абдула Альхазреда»98. Называется эта работа «История Некрономикона». Оригинал записан на оборотной и лицевой сторонах письма от двадцать седьмого апреля 1927 года, полученного Лавкрафтом от Уильяма Л. Брайанта, директора музея в парке Роджера Уильямса, в связи с приездом Мортона по поводу сбора образцов полезных ископаемых. На этом черновике добавлено, как запоздалая мысль, еще одно предложение: «Английский перевод доктора Ди не был опубликован и доступен лишь в виде отрывков из рукописи». Следовательно, большую часть текста Лавкрафт, скорее всего, написал еще до того, как ознакомился с «Мозгоедами» Лонга. В письме к Уондри в конце сентября99 отмечалось, что он «только что получил» данный рассказ, то есть «История Некрономикона» была написана как раз незадолго до этого.

Кое на что в этой работе стоит обратить особое внимание. Как сообщал Лавкрафт, в 1050 году патриарх Михаил запретил греческий текст книги. «После этого информация распространялась тайно, однако уже в средние века (1228) Оле Ворм подготовил латинский перевод…» Читатели и критики, которым знакомо имя Оле Ворм, наверняка задаются вопросом, почему Лавкрафт отнес его к тринадцатому веку, если на самом деле датский историк и филолог жил