– Сломайся, – тихо говорю я, сверля взглядом решетку камеры. Абсолютно ничего не происходит.

– Сломайся, – повторяю я чуть громче. – Сломайся! – приказываю я.

– Кажется, ты говорила, что металл реагирует, только когда ты шепчешь ему. Разве он не нуждается в мягком поощрении? – спрашивает Петрик своим ученым, всезнающим голосом.

– Попробуй быть нежным, когда от тебя зависят четыре жизни! – кричу я в ответ.

На мое плечо опускается рука, и, поскольку Келлин все еще держит факел у решетки, я знаю, что она принадлежит Темре.

– Ты можешь это сделать, – говорит она. – Верю, что можешь. Ты моя старшая сестра, и ты всегда спасаешь положение. Просто попробуй еще раз.

– Я не могу делать это на публике. Я всегда кую одна. Мне неудобно. Я волнуюсь. Это не сработает.

– Некоторые из твоих лучших работ были созданы тогда, когда ты меньше всего этого ожидала, – говорит она. – Во время одной из твоих панических атак ты выковала булаву, способную душить противников. Эти маленькие прутья – ерунда для тебя.

Келлин наклоняет голову, так что мы смотрим друг другу в глаза.

– Я верю в тебя. Твои работы настолько выдающиеся, что люди во всем мире знают, кто ты. Если кто и может вытащить нас из этой передряги, то только ты.

– Ты же кузнец. Повелитель железа, – говорит Петрик, не желая оставаться в стороне. – Ты должна это сделать.

Не знаю, помогает ли их поддержка или она, наоборот, усугубляет мое беспокойство, но я делаю глубокий вдох и закрываю глаза, думая о тех временах, когда колдовала над металлом. Я помню булаву, о которой сказала Темра. Как у меня случилась паническая атака после того, как разъяренный клиент, порезавшийся о собственный клинок, ворвался в кузницу. Мое учащенное дыхание придало силы булаве.

Я помню, как однажды сломала себе палец. Вышло очень глупо. Я согласилась прогуляться по городу с Темрой, и, пока переживала за всех людей вокруг, споткнулась и, пытаясь смягчить падение, получила травму. На следующий день, когда я вернулась на работу, моя рука пульсировала. Все, о чем я думала, – это моя неосторожность накануне и хруст сломанного пальца. В тот день я заколдовала кинжалы, которые разбивают все, с чем соприкасаются.

А еще – Клинок Тайн. Созданный из-за того, что я по своей глупости любовалась парнем из окна.

Несчастные случаи. Все происходило совершенно случайно. Клинки, которые я заколдовала, когда переутомлялась или испытывала что-то новое.

Даже при плохих обстоятельствах я могу быть сильной.

Открыв глаза, я опускаю лицо к решетке, так близко, что факел почти обжигает мне губы.

– Сломайся, – шепчу я, мое дыхание касается прутьев решетки, заставляя пламя шипеть. Я сосредотачиваюсь на своем гневе, на том, как Кимора сломала мою жизнь и оторвала меня почти от всего, что я люблю. Звук ломающегося металла разносится по тюрьме.

Келлин отскакивает от решетки и роняет факел, который мгновенно гаснет.

Я слышу, как где-то в тюрьме открываются и закрываются двери.

– Кто-то идет проверить! – говорю я. В то же время я натягиваю рукава на ладони, дотрагиваюсь до нагретой перекладины, нащупываю пальцами разрыв и тяну нижнюю половину вниз. Келлин хватается за верхнюю половину сломанного прута и тянет ее к потолку.

Я поворачиваюсь боком и первой проскальзываю через образовавшийся зазор.

Немедленно иду за Клинком Тайн, прикрепляя его обратно к бедру.

В свете последнего факела на стене я вижу, как Темра и Петрик проскальзывают в щель. Темра хватается за меч как раз в тот момент, когда стражник открывает дверь.

Она протыкает его насквозь, даже не задумываясь. Петрик делает шаг вперед, его рука тянется к открытому рту солдата, чтобы поглотить любой звук, который он может издать. Мужчина умирает еще до того, как падает на пол.

– Пошли, – говорит Петрик Келлину.

– Я застрял, – сообщает наемник.

У Келлина одна нога и рука свободны, но массивная грудь застряла в щели между прутьями.

– Выдохни, – бормочет Петрик.

Келлин так и делает, а я, схватив его за свободную руку, дергаю изо всех сил.

Крякнув от боли, Келлин падает на пол.

Затем мы бежим, пробираясь через тюрьму. Наконец отыскав внешние двери, мы проскальзываем мимо охранников, предпочитая скрытность еще одной схватке. Они разговаривают друг с другом, повернувшись к нам спиной, а мы вчетвером на цыпочках огибаем здание, пока не находим дорогу.

Под покровом темноты никто из жителей города не может видеть наших лиц. Никто не окрикивает нас и не преграждает дорогу. На самом деле несколько бойких людей на улице даже не пугаются от вида компании, бегущей по ночным переулкам. Это красноречиво свидетельствует об уровне жизни в городе.

Бег согревает мои озябшие конечности, а свобода – мое испуганное сердце.

Капитан будет очень разочарован, когда завтра утром посетит тюрьму. Никакой ему пенсии.

Прежде чем доставить нас в тюрьму, капитан и его люди украли все ценное, что у нас было, а книги Петрика оставили валяться на улице.

Создается впечатление, что уже в тысячный раз у нас нет ничего, кроме одежды, оружия и компании друг друга.

После половины ночи непрерывного бега, убедившись, что за нами никто не следит, мы наконец-то останавливаемся.

Петрик наклоняется и кладет руки на колени. Келлин резко ударяет кулаком по ближайшему дереву.

– Ого! – восклицает Петрик, выпрямляясь и пятясь подальше от наемника.

Я бросаюсь к Келлину и хватаю его руку, чтобы осмотреть. Он содрал кожу на каждой костяшке. Лужицы крови стекают и размазываются по его пальцам.

– К следующей неделе подобные плакаты будут висеть по всей Чадре. Очевидно, Киморе удается отправлять их намного быстрее, чем мы путешествуем. Думаю, она использует почтовых голубей. Мы нигде не будем в безопасности! Я не смогу работать. Не смогу жить.

Его ярость не направлена на кого-то конкретно, но разгневанный Келлин – зрелище, на которое стоит посмотреть.

– Мне так жаль, – шепчу я, поглаживая его руку.

Его лицо смягчается, когда он смотрит на меня.

– Я не сержусь на тебя.

– Знаю, но это не отменяет моей вины.

– Давай-ка кое-что проясним. – Теперь он сжимает раненой рукой мою. Остатки гнева все еще слышны в его словах, придавая им дополнительную силу. – Ты ни в чем не виновата. Ты просто делала свою работу и не совершила ничего ужасного. Меч сам по себе не является злом. В руках справедливого правителя он мог бы защитить целое королевство. Зло – это намерение использовать его для чего угодно, кроме защиты. Ты не можешь взвалить судьбу мира на свои плечи. Ты не настолько сильна.