– А я как раз думал, покажетесь вы или нет, – сказал он и улыбнулся. – Я почувствовал запах фиалок.

– Вы собирались бежать через окно?

Он окинул ее заинтересованным взглядом, и Джулия крепче прижала к груди книгу, словно защищаясь от его чар.

– А вы бы меня остановили?

Она уставилась на нож для разрезания бумаги.

– В зависимости от обстоятельств.

Томас скрестил руки на груди и ухмыльнулся, а у Джулии тревожно забилось сердце.

– Тогда я остаюсь. О чем поговорим? Должен ли я для начала отметить, что вы прекрасно выглядите? Вена явно пошла вам на пользу. Думаю, здесь воздух чище, чем в Лондоне. Вы со мной согласны?

Джулия смутилась. Он смеется над ней. Она покосилась на его ссадину.

– Больно?

Лицо Томаса стало насмешливо-надменным.

– Гордитесь собой? Нет, не больно. Только шляпу не могу надеть. – Уголки его губ чуть дрогнули, и сердце Джулии пропустило удар. Сколько раз она видела на личике Джейми точно такую же улыбку. Она сильнее прижала к груди книгу.

– Я не знала, что это вы, когда наносила удар.

Улыбка стала шире, показав ямочки на щеках.

– Значит, если бы вы узнали меня раньше, я мог бы рассчитывать на другой прием?

Ее взгляд стал тяжелым.

– Вовсе нет.

– А, наверное, тогда вы бы ударили меня еще сильнее, – догадался Томас.

Джулия покосилась на дверь. Куда, черт возьми, подевался Стивен? Неужели она останется запертой здесь весь день? В комнате слишком жарко, да и у нее еще много дел. Доротея ждет наверху, и она не может задерживаться здесь с мистером Мерритом, желая… А чего, собственно говоря, она желает? Чтобы он подошел ближе? Или отступил назад? Или поцеловал ее, так чтобы она убедилась, что целуется он совсем не так умопомрачительно, как ей запомнилось, и перестала наконец грезить о нем? Она выглянула в окно, всерьез раздумывая, не открыть ли его самой и не вытолкнуть ли этого мужчину из окна и из своей жизни.

– Мое присутствие сегодня здесь как-то связано с вами, миледи?

Джулия насторожилась.

– С чего вы взяли?

– Интуиция.

– Неужели вы думаете, – возмутилась она, – что в моей власти арестовывать людей?

Он склонил голову и улыбнулся. Опять Джейми. Нет, ее нервы не выдержат такого испытания.

– Не знаю. А какой властью вы обладаете? Вы никогда не умели скрывать своих чувств, миледи. Они написаны у вас на лице, в каждой линии тела. По крайней мере, мне так помнится. Так почему я здесь?

Джулию бросило в жар. Она вспомнила, что ощущала, когда их тела соприкасались, когда танцевали, целовались, занимались любовью. Он приблизился к ней с грацией пантеры – порочный, опасный, неотразимый. Она справилась с желанием отступить и уставилась ему в лицо с холодным высокомерием. И пусть он видит то, что хочет видеть.

Томас протянул руку, и она шумно вздохнула, ожидая его прикосновения. Но он всего лишь взял из ее рук книгу.

– Да, я могу читать вас как книгу… стихов? – Он посмотрел на обложку и опять на стоявшую перед ним женщину. – Джулия, вам известно, почему я здесь. Просветите меня.

Неужели она настолько предсказуема? Господи! Только не сейчас и не с ним! Она выпрямилась и даже вытянула шею, чтобы казаться как можно выше. Но все равно Меррит намного превосходил ее ростом, и, поскольку она стояла близко, ей пришлось запрокинуть голову, чтобы заглянуть ему в глаза.

– Конечно, я знаю, – выпалила она зло. – Майор Айвз хотел передать вас австрийским властям, но здесь возникло одно дело…

– Ах, значит, он для вас майор Айвз, не Стивен, не дорогой или что-то в этом роде?

Джулия выхватила книгу у него из рук, развернулась и направилась к двери.

Джулия остановилась.

– Что это?

– Стихотворение Байрона «Когда мы расстались». Мне всегда очень нравилась его поэзия. Каждый юный повеса в Англии втайне мечтал быть Байроном. Он был негодяй и смутьян, но женщины обожали его, тосковали по нему, – сообщил Томас, всматриваясь в ее лицо.

Он ожидал, что она станет тосковать? Ему придется разочароваться. Она убрала книгу за спину.

– Ненавижу Байрона, – солгала она. – И эта книга не для меня. Подруга попросила, чтобы я ее нашла в библиотеке. Хотя все это вас не касается, мистер Меррит.

Томас покачал головой:

– Вы стали строгой и чопорной, как гувернантка, миледи. Думаю, мне больше нравилась краснеющая наивная дева.

Джулию передернуло от столь откровенной оценки, но втайне она была вынуждена признать его правоту.

Томас коснулся кончиками пальцев ее щеки. Это легкое прикосновение породило огонь, воспламенивший кожу и быстро распространившийся по всему телу.

– Вижу, вот она, – проговорил он, и его шепот заставил ее нервы трепетать. – Дева, я имею в виду.

Джулия чувствовала слабый аромат мыла, все еще знакомый запах его тела. Неужели она не забыла даже это? Она помнила, какие ощущения вызывали его прикосновения, вкус шампанского в его поцелуе, завораживающие комплименты… Чувствуя сухость во рту, она попятилась, не отрывая от него взгляда, не желая этого, но зная, что, если он прикоснется к ней еще раз, она до конца своих дней не сможет освободиться от этого человека.

Щеку, в том месте, где он коснулся, все еще покалывало.

– Прошу меня извинить, – пробормотала она, – у меня еще очень много дел. Прощайте.

– На этот раз навсегда? – Он медленно приближался к ней – делал шаг вперед всякий раз, когда она делала такой же шаг назад. – И поскольку мы с вами больше никогда не увидимся, возможно, вы сочтете возможным оказать мне любезность и удовлетворить мое любопытство?

– Вы о чем? – прохрипела она.

– Ах, Джулия, раньше вы были абсолютно честны в речах, действиях, страстях. Что-то изменилось? Если да, то очень жаль, ведь именно искренность мне нравилась в вас больше всего.

У Джулии вскипела кровь.

– Я удивлена, что вы это помните, – сказала она, желая, чтобы ее голос звучал раздраженно. На деле получился хриплый шепот. Она не могла отвести от него взгляд. Его серые глаза были глубокими, словно бездонные колодцы. Она чувствовала, что вот-вот упадет и утонет в них, и почему-то хотела этого.

– Я все помню, – сказал Томас, и почему-то Джулии стало ясно: он действительно ничего не забыл. – Вы, кажется, собирались выйти замуж за герцога. Что произошло после моего ухода?

Боль вернулась, словно ледяная вода на дне колодца, принеся с собой грусть, сожаления, чувство вины. Она, наконец, сумела отвести глаза.