История Бегли заканчивается неуверенностью в том, что же случилось с мальчиком по имени Мацик, есть ли у него что-нибудь общее с мужчиной средних лет, который рассказывает его историю. Головокружительная пропасть между прошлым и настоящим, между мальчиком и мужчиной, которым он становится, свидетельствует о невозможности полностью понять значение холокоста: если вас там не было, вы ничего об этом не знаете, но даже если вы и были там, вы все равно ничего не знаете.

Ребенок из романа Бегли похож и на мальчика из «Жгучей тайны» Цвейга (еще одного неснятого фильма Кубрика), и на Дэнни из «Сияния». Все они пытаются как-то справиться с опасным миром взрослых, сохраняя при этом дистанцию. Кубрик предполагает, что для ребенка отказ понимать некоторые факты взрослой жизни может быть ключом к выживанию. Подобно тому, как Дэнни закрывает глаза руками, Мацик у Бегли полагается на тетю, которая защищает его от надвигающейся неописуемой катастрофы – Шоа[285].

Если бы Кубрик все же снял фильм о холокосте, идею которого он вынашивал долгие годы, ему пришлось бы решить, что показать, а что скрыть – как от зрителей, так и от своего главного героя-ребенка. В некотором смысле наивность и Мацика, и мальчика из романа Имре Кертеса «Без судьбы» (1975) отражает нашу собственную наивность, поскольку мы не знаем, как думать о таких масштабных убийствах, и с трудом можем себе представить адекватное изображение этого на экране.

Кубрик прочитал много книг о холокосте, но, как и любой серьезный исследователь этой трагедии еврейского народа, чувствовал, что далек от ее настоящего понимания. Много лет назад, в 1976 году, Кубрик отправил своего шурина Яна Харлана в Нью-Йорк, чтобы попросить Исаака Башевиса Зингера написать сценарий о Шоа. Этот знаменитый рассказчик, писавший на идише, восхищался «Доктором Стрейнджлавом» и «Барри Линдоном». Но Харлану он сказал, что с написанием сценария о холокосте есть только одна проблема: он ничего не знает об этой теме. Когда Кубрик услышал эти слова от Харлана, он прокомментировал их так: «Я очень хорошо понимаю, что он имеет в виду»[286].

Пятнадцать лет спустя Кубрик наткнулся на роман «Ложь военного времени» и сделал решительный шаг вперед: он написал сценарий сам. К осени 1993 года подготовка к съемкам «Арийских записок», казалось, была завершена. Съемки должны были начаться в феврале 1994 года в датском городе Орхусе, где предполагалось воссоздать Варшаву времен войны. На роль Мацика Кубрик выбрал Джозефа Маццелло, который уже появлялся на экране в «Парке Юрского периода» Спилберга (1993), а на роль его тети – нидерландскую актрису Иоханну тер Стехе. И вдруг в ноябре 1993 года Warner Bros. объявляет, что следующим фильмом Кубрика будут не «Арийские записки», а «Искусственный разум».

Кубрик отказался от создания «Арийских записок», потому что узнал, что Спилберг уже снимает кинокартину о холокосте, «Список Шиндлера». Он предположил, что оба фильма выйдут примерно в одно и то же время, и не захотел, чтобы они конкурировали. Впрочем, должно быть, были и другие причины. Кристиана вспомнила, что эта тема все больше и больше погружала Кубрика в депрессию. «Если показать эти зверства такими, какие они были на самом деле, – сказала Кристиана много лет спустя, – это просто уничтожит актеров. Стэнли говорил, что не сможет объяснить актерам, как убивать других, потому что он не понимает мотивы убийства. “Я от этого просто умру, – сказал он, – и актеры тоже, не говоря уже об аудитории”». Один из эпизодов сценария от 5 октября 1992 года, изображающий женщин, которых насиловали украинские коллаборационисты нацистов, служит наглядным доказательством того, как тяжело было бы снимать «Арийские записки»: «Они насиловали их публично, поодиночке и группами, прямо на земле или прижимая к стенам разрушенных домов. Некоторых женщин заставляли становиться на колени; солдаты держали их сзади за волосы, а в их открытые рты входил один пенис за другим»[287].

Если бы Кубрик снял «Арийские записки», ему пришлось бы изобразить представителей власти более холодными и бесчеловечными, чем он мог себе представить до сих пор, а отчаянные старания евреев сохранить свою жизнь – более страшными и безнадежными, чем было готово увидеть большинство кинозрителей. Возможно, такой фильм мог бы снять Брессон, но не Кубрик. Это потребовало бы эмоциональной обнаженности, которая для него была нехарактерна. Сценарий, написанный им для «Арийских записок», временами слишком мелодраматичен для этой темы и, несомненно, потребовал бы огромной доработки во время съемок.

В центре фильма «Искусственный разум», который Кубрик в конце концов решил передать Спилбергу, – ребенок, так же, как и в «Сиянии», и в неснятых «Арийских записках». Главный герой – мальчик-робот, усыновленный человеческой семьей. Прежде чем передать этот проект Спилбергу в 1995 году, Кубрик с перерывами работал над «Искусственным разумом» на протяжении более десяти лет, сотрудничая при этом с целым рядом писателей. (Спилберг в итоге использовал около шестисот очень оригинальных раскадровок, разработанных для Кубрика иллюстратором Крисом Бейкером.)[288] Кубрик отказался от «Искусственного разума» отчасти потому, что на тот момент не было соответствующих технологий компьютерной графики, которые могли бы позволить создать спецэффекты в этом фильме. К тому же он, должно быть, почувствовал, что «Искусственный разум» – это фильм в духе скорее Спилберга, чем Кубрика.

Этот фильм об искусственном разуме был просто создан для Спилберга. Кубрик никогда не смог бы вынести необходимость изображать на экране душераздирающее противостояние ребенка-робота Дэвида и его брата – настоящего мальчика. Эта конфронтация достигает апогея, когда их мать Моника вынуждена выбирать между ними, опасаясь, что Дэвид может убить ее биологического сына. Эпизод, когда Моника бросает Дэвида в лесу, – отголосок истории библейской Агари, оставившей Измаила в пустыне на расстоянии выстрела из лука, чтобы не видеть, как умирает ребенок. Дэвид в этой истории – Измаил, а не любимый сын – Исаак. Впрочем, Дэвид не умирает. Он, как и Мацик в романе «Ложь военного времени», терпит преследования и выживает в атмосфере, похожей на атмосферу холокоста: оскотинившиеся люди забавы ради убивают «мехов» – роботов вроде Дэвида. В ряде набросков сценария Кубрик явно проводил аналогию между этой безжалостной расправой над роботами и холокостом[289].