Но что делать? Пока что я довольна своим заработком. Треть я отдаю отцу, треть откладываю для Джой, а треть трачу на себя.

* * *

Спустя шесть месяцев после пожара, второго августа 1939 года, происходит повторное торжественное открытие нашего Чайна-Сити с оперой, парадом драконов, фокусниками, красотками, танцами львов и демонов, с тщательно дозированными фейерверками. В последующие месяцы воздух ежедневно наполняется дымками благовоний и ароматами гардений. По переулкам плывет мягкая китайская музыка. Нас посетили кинозвезды Мэй Уэст и Джин Тирни, а также Элеонора Рузвельт. Горохом сыплются мероприятия с участием землячеств и хранителей святынь. Какие-то группы посещают «Китайскую джонку» — ресторан в виде флагмана пиратской эскадры под командой величайшего в мире пирата, каковым — так уж вышло — оказалась китаянка. Джонка приписана к гавани Хуанпу, посетители могут угоститься «пиратской пищей» и выпить «пиратского грога», приготовленного «опытным смешивателем, который мягко скажет, но крепко сварганит». Чайна-Сити переполнен американцами, но ему уже никогда не стать прежним.

Возможно, причиной потери интереса к нам стало то, что на месте декораций, которые всегда привлекали множество любопытных, теперь стоят их копии. Может быть, людям интереснее Новый Чайна-таун — более современный и занимательный. Пока мы были закрыты, Новый Чайна-таун манил посетителей своими неоновыми огнями, обещая им танцы и развлечения на всю ночь. Благодаря своим узким улочкам и людям, переодетым крестьянами, Чайна-Сити — вне зависимости от того, какое количество грога вы в себя вольете, — это тихое, мирное, старомодное место.

Я бросаю работу в «Буллоксе» и возвращаюсь к рутинному труду в Чайна-Сити. Теперь я получаю достойную оплату. Мэй, однако, не желает возвращаться в «Золотую пагоду».

— Бак Ва Том предложил мне работать на полную ставку, — говорит она отцу Лу. — Я буду помогать ему работать с массовкой, следить за тем, чтобы все вовремя садились в автобусы и приезжали на студию, и переводить во время съемок.

Я с удивлением слушаю ее рассказ. У меня бы эта работа вышла лучше. Начнем с того, что я свободно говорю на сэйяпе — это понимает даже мой свекор.

— А твоя сестра? Умница у нас она, это место больше подошло бы ей.

— Да, моя цзецзе очень умная, но…

Прежде чем она успевает высказать свои возражения, он пробует зайти с другой стороны:

— Почему ты хочешь отделиться от семьи? Разве тебе не хочется быть рядом с сестрой?

— Перл не против, — отвечает Мэй. — Я ей дала много такого, что ей иначе не досталось бы.

В последнее время, если Мэй чего-то хочет, она напоминает мне, что отдала мне свою дочь, и обо всех связанных с этим секретах. Не угроза ли это — если я буду с ней спорить, она скажет старику, что Джой не моя дочь? Вовсе нет. Мэй все продумала. Так она напоминает мне, что у меня есть прелестная дочь, любящий муж и подобие дома в нашей комнате, тогда как у нее нет никого и ничего. Так почему бы мне не помочь ей обрести что-то, что хоть немного облегчит ей жизнь?

— Мэй уже работала с людьми из Хаолайу, — говорю я свекру. — Она отлично справится.

Таким образом, Мэй начинает работать у Тома Габбинса, а я занимаю ее место в «Золотой пагоде». Я вытираю пыль, мою полы и окна, готовлю обед отцу Лу и оттираю в тазу его посуду, выплескивая за порог грязную воду, как будто я — крестьянская дочь. И я забочусь о Джой.

Как и всем женщинам, мне бы хотелось быть лучшей матерью. Джой полтора года, и она до сих пор носит подгузники, которые я стираю вручную. Она часто плачет, и мне приходится чуть ли не часами укачивать и успокаивать ее. Здесь нет ее вины. Из-за съемок она недосыпает ночью и редко спит днем. На площадке она ест американскую еду и выплевывает китайские блюда, которые я ей готовлю. Я обнимаю ее, прижимаю к себе и делаю все, что обычно делают матери, хотя все еще боюсь прикосновений. Я люблю свою дочь, но она — Тигренок, и с ней бывает нелегко. К тому же она много времени проводит с Мэй. Иен-иен пестует зарождающееся во мне зерно недовольства. Не следовало бы мне слушать эту старуху, но деваться от нее некуда.

— Эта Мэй думает только о себе. Ее прелестное личико скрывает злое сердце. У нее всего одна обязанность, и ту она не выполняет. Перл, ты сидишь здесь и целыми днями заботишься о своей никчемной дочери. Но где же ребенок твоей сестры? Почему она не родит нам внука? Почему, Перл, почему? Потому что она эгоистка, потому что не желает помочь тебе или кому-нибудь из нас.

Я не хочу верить в подобные вещи, но нельзя отрицать, что Мэй сильно изменилась. Мне как ее цзецзе следовало бы положить этому конец, но мы с родителями не могли справиться с ней, когда она была ребенком, а теперь я и подавно не знаю, что мне с ней делать.

Словно чтобы еще больше все усложнить, Мэй постоянно звонит мне с площадки и шепчет:

— Перл, что, черт побери, мне им сказать, чтобы они несли ружья на плечах?

Или:

— Что, черт побери, им сказать, чтобы они сбивались в кучу, когда их бьют?

Я послушно перевожу все на сэйяп, потому что не знаю, как мне реагировать.

К Рождеству наша жизнь входит в колею. Мы с Мэй живем здесь уже двадцать месяцев. Мы зарабатываем и можем позволить себе небольшие развлечения. Отец Лу зовет нас транжирками, хотя мы тщательно рассчитываем все расходы. Я мечтаю о модной стрижке, которую не делают в китайских кварталах. Но в салонах красоты, расположенных в западной части города, мне отказывают, говорят, что они не стригут китайские волосы. Наконец в одной из парикмахерских соглашаются постричь меня поздно вечером, чтобы мое присутствие не оскорбило белых посетителей. Было бы здорово купить машину — подержанный четырехдверный «плимут» можно купить за пятьсот долларов, — но до этого нам еще далеко.

Пока же мы ходим в кинотеатры на Бродвее. Даже если мы платим за лучшие места, нам все равно приходится сидеть на балконе. Но мы не жалуемся, потому что фильмы поднимают нам настроение. Мы аплодируем, видя на экране Мэй в роли падшей женщины, молящей миссионера о прощении, или Джой в роли сироты, которую Кларк Гейбл несет в сампан. Видя на экране прелестное лицо дочери, я начинаю стыдиться своей темной кожи. Я покупаю в аптеке крем с земляным жемчугом, надеясь, что мое лицо примет цвет, подобающий матери Джой.

За время, проведенное здесь, мы с Мэй из побитых жизнью красоток, ищущих, где бы спрятаться, превратились в молодых жен, пусть и не вполне довольных своей участью, — но есть ли такие? Мы с Сэмом занимаемся постельными делами, как и Мэй с Верном — благодаря тонкости стен я знаю это наверняка. Мы приспособились к тому убежищу, что нам досталось, мы приняли его и по мере сил пытаемся получить удовольствие. В канун Нового года мы наряжаемся и идем в клуб «Паломар», но нас туда не пускают, потому что мы китайцы. Стоя на улице, я поднимаю глаза и вижу полную луну. Она кажется мне расплывчатой и усталой, потускневшей из-за уличных огней и автомобильных выхлопов. Как сказал один поэт, даже лучшая из лун не минует печали.