Проигрывать Данилов не любил. Очень.

Придя домой, он первым делом принял контрастный душ. Обычно этот способ помогал обрести если не полное, то хотя бы относительное душевное равновесие. Но сегодня душ не помог, несмотря на то, что простоял Данилов под ним долго и горячую воду почти не разбавлял холодной, чтобы контраст был резче, чтобы хорошенько пробрало.

Не зная, чем заняться, он немного побродил по квартире, которая сегодня казалась чужой сильнее обычного, невероятно чужой, такой чужой, что впору было отправляться спать на станцию, в свой кабинет. Впрочем, после сегодняшнего и кабинет бы казался чужим.

Почему-то вспомнились японцы, которые в минуты душевного смятения занимаются созерцанием – пялятся на каменные сады или на икебану. Камней под рукой не было, так же, как и пространства, необходимого для устройства сада, поэтому пришлось сотворить икебану из засохших цветков и колосков, выдернутых из висевшего на кухне панно. Панно – полевой букет в плетеной рамке – оставил кто-то из прежних жильцов. Оно было рукодельным и красивым. Данилов удивлялся тому, что панно забыли в квартире. Обычно рукодельными вещами люди дорожат. Сама собой в воображении родилась история о том, как некая девушка (работа была явно женской) подарила панно любимому мужчине, тот повесил его на стену, любовался, а потом они расстались и мужчина не захотел брать с собой подарок.

В качестве вазочки Данилов приспособил пластиковую бутылочку с отрезанным верхом. Икебана получилась куцей. Возможно, в Японии творцов таких, с позволения сказать, «композиций» положено бросать в жерло Фудзиямы, чтобы не опошляли впредь великое искусство, но Данилов решил, что для Севастополя такой букет сойдет. Поставив свое творение в центр кухонного стола, Данилов сел на табурет и приготовился отрешенно созерцать красоту. Но тут позвонила Елена.

– Почему тебя весь день нет в Сети? – не здороваясь, спросила она. – Я уже начала волноваться! Ты в порядке?

– В полном, – вялым голосом соврал Данилов, но провести жену не удалось.

– Данилов, не ври! Когда ты в порядке, у тебя совсем другой голос.

– Я просто устал, – попытался вывернуться Данилов, но и эта уловка не сработала.

– Когда ты устаешь у тебя тоже другой голос! – строго сказала Елена. – Усталый. А сейчас он пустой! Выкладывай живо, что у тебя еще случилось! Я же не отстану, ты знаешь! Ты вообще где?

– Дома, – Данилов в очередной раз мысленно удивился тому, как быстро человек привыкает называть «домом» то, что домом не является. – Сижу и любуюсь икебаной. Обретаю спокойствие.

– Что, так все плохо? – заволновалась Елена. – А что именно?

– Да в сущности ничего, – ответил Данилов, уже жалея о том, что он упомянул об икебане. – Очередная подстава по замечательной схеме, оригинально и со вкусом. Сейчас рассказывать не хочется, но как приеду – расскажу. Вдруг тебе пригодится.

– Данилов! – голос Елены мгновенно стал ледяным. – Что ты несешь?! Ты пьян?! Что значит «пригодится»?! Когда я кого подставляла? Давай пример или извиняйся!

– Да я не в том смысле, Лен! Что ты! Я имел в виду, что тебя могут так же подставить.

– Это невозможно! – уверенно заявила Елена. – Но ты меня заинтриговал. Я не смогу дождаться твоего приезда. Расскажи хотя бы вкратце.

Данилов начал рассказывать кратко, но в ходе рассказа увлекся и в результате рассказ получился подробным.

– Вот же … …..! – сказала Елена, когда он закончил.

От удивления Данилов чуть было не уронил телефон. За все время знакомства он ни разу не слышал от Елены такой матерщины. Захотелось даже спросить: «Лен, ты ли это?».

– Я так понимаю, что ты возвращаешься сразу после открытия подстанции? – спросила Елена. – Или…

– Никаких «или»! – твердо сказал Данилов. – Открою, сдам дела и прилечу к вам на крыльях любви. Можете делать заказы – рыбу копченую или еще чего…

– Рыбы не надо! – отказалась Елена. – Не хотелось бы провести первую ночь после твоего приезда в туалете. Опять же я худею, ем одну траву. Увидишь меня стройной и помолодевшей.

– Куда тебе молодеть! – притворно ужаснулся Данилов. – И так на вид больше девятнадцати не дашь!

– Хочется выглядеть на семнадцать! – отшутилась Елена. – А что касается заказов, то нам с Никитой ничего не надо, а Машке привези какую-нибудь ракушку, побольше и покрасивее. Она будет счастлива. Только смотри, чтобы на ней не было лака и она не пахла никакой химией! Машка просто свихнулась на морской теме. Даже переиначила свою любимую песню на морской лад и теперь поет: «Умчи меня, тюлень, в свою страну тюленью…». Раз уж она спит, я посплетничаю. На днях она у меня спросила, причем серьезно так, нет ли случайно у папы в Севастополе другой женщины. Где только нахваталась таких мыслей?

– Наверное, в садике, – предположил Данилов.

Няня у Марии Владимировны была достаточно здоровой на голову для того, чтобы не обсуждать с ребенком подобные темы.

– Я тоже так думаю. Воспиталки же на другие темы не говорят. Только о том, кто с кем живет и кто кого бросил. Как ни зайду, все время одно и то же слышу.

– А о чем еще говорить молодым женщинам, как не о любви, – заступился за воспитательниц Данилов. – Это как раз нормально. Вот если бы они говорили о релятивистских квантовых полях, то я бы насторожился.

– Ты шутишь, это хорошо, – констатировала Елена. – Я рада.

– Да все вообще замечательно! – Данилов постарался сказать эти слова как можно бодрее. – Скоро буду дома, вернусь не кафедру…

– Кстати о птичках, – перебила Елена. – Заведующий семнадцатой подстанцией через месяц уходит на пенсию. Старший врач там слабоват в административном плане, так что если ты захочешь, то я могу замолвить словечко. «Куст»[27] не мой, так что по работе пересекаться с тобой не станем.

– Нет! На это я пойтить не могу! – отказался Данилов. – Из главных врачей в заведующие подстанцией – это понижение. Меньше, чем на директора департамента, я теперь не согласен!

– Увы, это не в моих силах, – ответила Елена. – Ты повеселел, и это меня радует. Спокойной тебе ночи.

Разговор с женой помог обрести вожделенное спокойствие. Но вот сна не было, как говорится, ни в одном глазу. Данилов решил прогуляться до бульвара и полюбоваться ночным морем. Всласть налюбовавшись, Данилов подумал, что дневным морем, не говоря уже о закатном, он полюбоваться так и не успел. Спокойно постоять полчасика у моря получалось только по ночам, если сделать ради этого крюк по дороге домой.

«Ничего, – подумал Данилов, – вот сдам дела и устрою себе отдых. Севастополь наконец-то увижу не из окна скоропомощного автомобиля, а из окна экскурсионного автобуса, как белый человек. Прогуляюсь днем по бульвару, выберу Маше самую красивую ракушку, нет – две, пусть обоими ушами море слушает, мороженого поем, пива под копченую рыбу выпью…»