весь-весь денёчек прообниматься. Это праздник сердечка для меня.

– Ладно, – улыбнулся Рун с теплотой. – Тогда наверное лучше в шалаше, чтоб не на солнце?

– Да, милый, в шалашике лучше всего. Только мне надо, чтобы ты нежный был, – добавила она мягко, включив в голосок всё своё невинное девичье обаяние. – Не просто лежал, а говорил приятное, и чтоб смотрел и любовался. Вот как сейчас. И так весь оставшийся денёчек. До самой ночечки.

– Да где ж я столько слов найду? – подивился Рун полушутливо. – Чтоб аж до вечера хватило. Вряд ли ты хочешь слушать одно и то же задперёд.

– Если не хватит нежных слов, можно приласкать друг дружку, – поведала Лала. – Или расскажешь мне что-нибудь ещё о своём мире. Мне интересно. А я тебе о своём ещё расскажу.

– Годится, – порадовался он. А потом с подозрением прищурился. – А «не отрываться» означает, что мы не будем ужинать?

– Ну что ты, мой хороший, я не стану тебя морить, – заверила Лала весело. – И сама кушать захочу.

– Тогда ладно. Но на закат-то полюбуемся? Этого никак нельзя пропустить.

– На закат обязательно будем любоваться, – разулыбалась Лала. – В объятьях.

– Ну, раз так, я весь твой, – добродушно отозвался он.

***

Был поздний вечер. Двое сидели рядышком на берегу огромного лесного озера, наблюдая последние краски затухающего зарева заката. Юноша-человек и девушка-фея. Рун и Лала.

– Ну что, отогрелась? Или ещё нет? Хватило тебе объятий, солнышко моё? – с ласковой улыбкой спросил он.

– Отогрелась, любимый, – ответствовала она, сияя безудержно. – Ещё ночечка будет. Тоже погреюсь. Тогда наверное хватит.

– Да уж, – рассмеялся Рун. – Если хочешь, можно завтра повторить. Опять не отрываться друг от дружки.

– Разные дела тоже приятно вместе делать, котик, – источая безмерную глубокую приязнь, поделилась Лала своим мнением. – К тому же мне хочется и завтра купаться. И обниматься в водичке. Аж снова в животике холодеет, как подумала. И к королеве надо. Немножко будем отрываться.

– Ну ладно.

Лала вздохнула счастливо.

– Спасибо тебе, мой рыцарь. За всё. Денёк был… Это был самый лучший мой денёк за всю жизнь. Невыносимо приятный. Вот.

– Довольно странно благодарить меня за это, – усмехнулся Рун. – То же самое, как благодарить мышку, что она съела сыр. Это был и мой самый лучший день.

– Всё равно, спасибо, – она прижалась к нему ещё сильнее, лучась чувствами светлыми.

– А вот вышла бы за меня, всегда могло бы так быть, – проронил он с юмором.

– Всё мечтаешь взять меня в супруги, заинька?

– Мечтаю.

– Ах, Рун, так не будет даже в замужестве, – улыбнулась Лала. – Появятся детки, станет много хлопот. Да и жить всё время только для себя, только наслаждаясь друг дружкой, когда ты фея и можешь творить добро, эгоистично. Но, конечно, счастья у нас всё равно… была бы бесконечность и ещё маленькая капелька.

– Ну, хоть признаёшь, – утешился Рун не без доли иронии.

Лала лишь снова вздохнула, сияя личиком. Они замолчали, глядя на небо и воду. Рядом с ними пролетела узорчатая бабочка, попорхала немного над травой и уселась на беленький цветочек.

– Лала, – позвал вдруг Рун тихо.

– Что, мой смелый лев?

– А ты уверена, что мы не поступаем дурно? – произнёс он. В его вопросе слышалось немного сожаления, немного неуверенности, немного грусти.

– Дурно? Ты про наше свидание? – умиротворённо поинтересовалась Лала.

– Про него, – кивнул он. – Ну и про остальное.

– Не знаю, милый, – поведала она спокойным тоном. – Быть феей объятий вообще дурно. По-моему. Никогда я не хотела ей быть. Обнимать того, кто не суженый. Но для феи объятий это, кажется, не дурно. А раз нет, то ничего плохого мы не делаем. Если можно обниматься стоя, почему нельзя лёжа? Если можно днём, почему нельзя ночью? Феи же безгрешны, а в самом сне вместе греха нет. Если можно на суше, почему нельзя в водичке? Если можно в платьице, почему нельзя в рубашке? Если можно приласкать кошечку, почему нельзя фею? Феи тоже любят ласку. Я как будто проклята дважды, Рун. Во-первых, потому что фея объятий, и во-вторых, потому что меня кто-то проклял. В одном я убеждена точно – если бы он меня не проклял, ничего бы этого не было. Того, в чём ты сомневаешься, не дурно ли это. Я не виновата, что меня прокляли. Но может я даже и не жалею. Само по себе оно прекрасно. То, что сейчас меж нами. Если бы ты был мой настоящий суженый, я даже и не знаю… Вынесла бы столько счастья, месяц за месяцем, год за годом, или сошла бы с ума. Наверное это всё же хорошо, что феи не могут выходить за людей.

– Тут я не согласен, – полушутливо вставил своё слово Рун.

– Я думаю, феи объятий не поступают так, как я, – чистосердечно поведала Лала. – Не поступали до меня. Но это потому, что они не были прокляты. Если бы не проклятье, ты бы влюбился в меня за несколько дней, Рун. Я бы получила могущество. И дело даже не в том, что вернулась бы домой. Я не привязалась бы к тебе. Так сильно. Мне всё это было бы не надо, что сейчас меж нами. Я была бы поглощена могуществом. А его нет. В результате меня поглотили твои объятья. Или может моя природа, настойчиво пытающаяся тебя влюбить, жаждущая твоей любви. Или и то и другое вместе. Может мы и делаем что-то предосудительное, мой котик. Если судить по меркам грешников. Но я ни в чём не виновата. В этом я уверена. Я лишь следую своему сердечку. И своей природе.

– Я просто думаю, может тут моя вина, – посетовал Рун. – Возможно, как бы причиняю ущерб твоей чести. Идя у тебя на поводу.

– Наивный, – разулыбалась Лала. – Ты полагаешь, ты был бы способен сопротивляться моим чарам? Смирись, мой дорогой. Ни у тебя, ни у меня нет ни чуточки возможности воспротивиться этому. Тому, что происходит. У меня, потому что я верю своему сердечку. У тебя, потому что ты мужчина, вернее даже, юноша простодушный. Не переживай Рун насчёт своей вины. Виноватым можно быть, только если выбираешь что-то неправильное, как поступить, у тебя же выбора нет вовсе. Ведь ты хороший, ты тоже следуешь своему сердечку. А оно не хочет быть со мной жестоко. А лишить меня всего этого – жестоко. Я стану горевать. Итак проклята, колдовать нельзя под страхом жертв, ещё и без… Вот уж нетушки.

– Чтож, поверю тебе на слово, моя красавица, – сдался Рун. – И, между прочим, что касаемо колдовства под страхом жертв. У