– Неприятность?

– Да, его могут ликвидировать. Физически устранить.

Мэтлок остановился, чтобы взглянуть на Горбачева. Его поразила реакция советского лидера. Горбачев был абсолютно спокоен. Более того, Мэтлоку почудилось на мгновение, что губы Михаила Сергеевича скривились в саркастической ухмылке. Горбачев продолжал молчать, чем ставил Мэтлока в положение еще более затруднительное, чем изначально сложившееся, когда он решился первым, как ему казалось тогда, информировать президента СССР о страшной опасности, нависшей над страной и над ним лично.

Мэтлок давно отметил удивительное свойство Горбачева уходить в себя в трудные моменты – в критических ситуациях он на некоторое время замыкался, словно мысленно беседовал с кем-то невидимым или… советовался с космическим разумом о том, как правильней поступить. Сейчас казалось, будто Горбачев не придает значения словам Мэтлока.

– Джек, хотите чаю? – поинтересовался Горбачев и, не дожидаясь ответа, взял посла под локоть и повел к беседке, установленной в живописном уголке резиденции.

Стол оказался накрыт довольно скромно, «по-горбачевски», то есть без алкоголя, осетровых и всяких иных деликатесов. В тарелочках лежало печенье «Юбилейное», вкус которого Мэтлок не переносил. В центре стола стояли два заварочных чайника и корзина с фруктами.

– Что говорят ваши деловые круги о расширении экономической помощи Советскому Союзу? – спросил Горбачев, взяв печенье.

Мэтлок сделал глоток, поставил чашку на стол, вытер салфеткой губы.

– Господин президент, увеличение помощи до двенадцати миллиардов в год, о котором вы просили в недавней беседе с президентом США и которое обещали вам в Вашингтоне, сейчас невозможно.

– Шутите? – Горбачев нервно засмеялся. – Вы понимаете, что все наши разговоры о новом мышлении и демократизации общества смешны на фоне пустых прилавков?

– Михаил Сергеевич, плана Маршалла для СССР не будет. Вы это прекрасно понимаете… Вы знаете, я ваш друг. Могу говорить откровенно, без протокола?

Горбачев чуть заметно кивнул. Было видно, что его уверенность пропала безнадежно, как колбаса, сахар и соль из провинциальных магазинов.

– Благодарю. – Мэтлок замешкался, подбирая в уме подходящие русские слова. – У вас теперь несколько центров власти. И у меня дома не понимают, кому конкретно мы помогаем. К тому же нет уверенности, что средства, полученные от реализации продовольственной помощи, будут инвестированы в экономику. Скорее всего, осядут на счетах определенных влиятельных лиц в зарубежных банках. Ведь вы не допускаете полного международного контроля на вашей территории?

– Да, – усмехнулся Горбачев. – Это у нас присутствует. Спесивость… И мне приходится изворачиваться.

– Я вас понимаю. Но и это не главное. Многие у нас используют нестабильность в Советском Союзе как повод, чтобы отсидеться, не рисковать деньгами, пока ситуация не прояснится окончательно.

– Интересное получается дело! Они понимают вообще, что промедление смерти подобно? – вскричал Горбачев.

Мэтлок заметил, как побагровела шея советского лидера.

– Извините, они все понимают, – продолжал посол. – Плана Маршалла не будет, потому что никто на Западе – слышите, Михаил – никто на Западе, в первую очередь в Европе, не желает посадить себе на голову новую Российскую империю.

– При чем здесь Российская империя, Джек? Мы говорим о судьбе Союза.

– При всем уважении, господин президент… Америка заинтересована в сохранении статус-кво. Распад Союза приведет к такому перераспределению точек приложения политических, военных и материальных сил, что лет через двадцать придется спасать Соединенные Штаты. Очевидно, однако, что шансов сохранить СССР в прежнем виде уже нет. Вы готовы пролить реки крови? Нет. Вы готовы передать Ельцину полномочия фактического лидера страны, основанной на новом варианте Союзного договора? Нет. В таком случае нам остается ждать столкновения двух концепций развития государства, а под государством я сейчас понимаю, прежде всего, Россию, часть Украины и Белоруссию, поскольку остальные республики непременно покинут вашу сферу влияния. Ельцин попытается возродить империю. Вы и ваши соратники будете строить плюралистическое, демократическое общество, но тогда не удержите Украину и Белоруссию, а также, возможно, Татарскую АССР и Кавказ, за исключением Северной Осетии и…

– Джек, вы в своем уме? Это невероятно на тысячу процентов! Знаете, я только сегодня утром разговаривал с Шушкевичем, а тот сообщал о беседе с Кравчуком. Все готовы идти на подписание нового договора, никто не желает дезынтеграции. Если кому-то очень хочется, то я могу сказать однозначно: мы не для того избавили мир от страха перед войной, чтобы потом не рассчитывать на вашу помощь в сохранении целостности государства! Дело вообще идет к участию «семерке», к реальному выходу СССР во внешний мир экономически! Я…

– Михаил Сергеевич, роль вашей страны в войне невозможно переоценить. Я ни в коем случае не умаляю заслуги СССР. Подвиг вашего народа велик. Но поверьте, никому на Западе нет дела до ваших прошлых заслуг.

– Господин посол, вы забываетесь, – Горбачев повысил голос. – Вы говорите о святых для советских людей вещах в доме советского руководителя! Мне очень не понравилась терминология, которую вы позволили себе использовать. Какие еще заслуги? Наш народ выиграл войну не в расчете на похвалу вероятного противника, которым, кстати, для нас была Америка вплоть до провозглашения нами политики нового мышления. Воистину это была благороднейшая во всей известной истории человечества миссия, самопожертвование на благо мировой цивилизации!

– Михаил Сергеевич, извините, – Мэтлок тяжело вздохнул. – Но ведь должен, согласитесь, хотя бы кто-то говорить вам правду в глаза. А то, что я сообщил, даже не военная тайна…

Мэтлока разочаровал приступ агрессии со стороны Горбачева. Постоянное бравирование миллионными жертвами, ценой которых СССР освободил Европу от фашизма и потом установил там коммунистическую тиранию, возмущало его, но он не мог позволить себе выражать эмоции даже в присутствии самого популярного на Западе русского.

– Господин президент, – продолжал посол, – я скоро уезжаю домой. Ни один американец больше не станет разговаривать с вами на эти темы так откровенно. Тем более, мой преемник в Спасо-Хаусе, Страус… Я считаю, нет ничего страшного в том, что Россия станет меньше, чем она есть сейчас. Экономически я имею в виду. Это путь к ее спасению и вечной жизни, если хотите. Раздираемая внутренними конфликтами, ваша страна сможет просуществовать еще лет сто, но потом все равно дезынтегрируется, подобно Римской империи. Но историки России запишут в государственные преступники тех, кто допустил такое расчленение, и в церквях их будут проклинать, и петь это, как его…

– Анафему.

– Спасибо. И еще одно. Простите, кстати, я вас не сильно задерживаю?

– И этот вопрос мне задает человек, решивший предупредить о государственном перевороте? Что вы, Джек, говорите, я внимательно слушаю.