Необычное тянущее чувство в животе сопроводило удивительное осознание того, что она была бы не против, если он начнет приставать.

– Мои родители уехали, – быстро пробормотала она, пока смелость не испарилась. – На похороны.

– Вот как, – ответил он и серьезно кивнул. – В такую погоду. Она делает смерть еще более прискорбной.

Рука Хелены лежала на ручке чайника. От тепла, исходившего от печи, становилось хорошо.

– Они в Линце. Впрочем, там будет такая же погода, как и здесь, не так ли?

– Скорее всего. Примерно такая же.

– Наверное, они вернутся не раньше воскресенья.

– И все это время ты будешь одна?

– Я и не возражаю.

Хорошо, что она это сказала. Чайник начал свистеть. Она сняла паровой свисток, налила чай. Это был не очень хороший чай, смесь каких-то диких трав. Теперь у них был только такой, после наложения эмбарго союзными державами. «Немецкая Родина» было написано на упаковке.

Почему-то ей вдруг стало трудно вести с ним разговор. Он стоял у радиатора, смотрел на нее, но сам ничего не говорил.

– Значит, ты был на фронте, – сказала Хелена.

Кивок.

– Группа армий «Центр». В Вязьме.

– В последнее время мало что слышно о войне на востоке.

– Могу себе представить.

– И в большинстве из того, что слышно, нельзя быть полностью уверенным. Почему-то каждый доказывает что-то свое.

Он кашлянул:

– Да, это странно. Чем больше у нас источников информации, тем меньше мы знаем.

Может быть, все это из-за холода. Может быть, он просто собирался отогреться.

– Во всяком случае, – высказалась Хелена, – ты получил отпуск на родину.

Артур шумно вздохнул, потянулся, расправил плечи.

– Я хотел повидаться с сестрой. Но ее нет на месте.

– Это неприятно. А твои родители?

– В прошлом году они переехали во Фрайбург. Мой отец устроился там на работу.

– Фрайбург. Не близко.

– Угу.

Хелена почувствовала, как ее охватывает нетерпение, и ей больше не хотелось ждать, когда заварится чай. Она достала ситечко для чая и положила его в раковину. Лучше пить слабый чай, чем не знать, что сказать.

Она наполнила чашки, села за стол и сказала:

– Хочешь сахара?

Он покачал головой, сел напротив нее, обхватил руками горячую чашку, подул на нее, сделал глоток. Затем произнес:

– Да, хочу.

Хелена подвинула к нему сахарницу.

– Неприятный на вкус, да?

– В армии чай на вкус как заваренное сено. – Он пожал плечами. – Наверное, это оно и есть. А этот отличный по сравнению.

Он взял кусочек сахара, размешал его в своей чашке, и разговор как будто снова закончился.

– Если твоей сестры нет на месте, – вспомнила Хелена, – что же ты будешь делать? Имею в виду, куда ты тогда пойдешь?

– В этом-то и проблема, – признался он. Он сделал глубокий глоток, казалось, он действительно наслаждается напитком. Затем он пытливо посмотрел на нее и спросил: – Могу ли я кое в чем признаться тебе?

– В чем же? – удивленно поинтересовалась Хелена.

Артур отодвинул чашку в сторону, достал из нагрудного кармана листок, аккуратно развернул его и протянул через стол.

– Это отпускное удостоверение. Оно необходимо для того, чтобы солдаты могли совершать поездки.

Хелена наклонилась над бумагой и принялась читать. Формуляр свидетельствовал о том, что некоему Кристиану Хаккеру разрешается до 28 апреля отправиться в отпуск на родину в Мюнхен.

Она удивленно подняла глаза.

– Я думала, что тебя зовут Артур.

– Так и есть. – Он указал на бумагу. – Я украл его у товарища. Он нес караул всего два часа, когда в него попал русский. Отличный стрелок. У него не было шансов.

Хелена испуганно убрала руку с лежащего перед ней листа.

– Я помог захоронить его тело, – продолжил рассказывать Артур глухим голосом. – И когда мы положили его с другими погибшими, я задержался рядом с ним на минуту и подумал, что ему все равно больше не нужна эта бумага. – Он глубоко вздохнул. – Мы из одной казармы. У него была невеста в Мюнхене.

Хелена прокрутила в голове эту историю, то, что произошло, и то, что это означало.

– Это может доставить тебе неприятности, – отметила она наконец.

Артур засмеялся.

– Наверное, можно и так сказать. То, что я сделал, – это дезертирство. Оно карается смертной казнью. – Он сделал еще один глоток чая. – Но я просто не выдержал всего этого безумия. Я хотел укрыться у своей сестры, прятаться у нее, пока не закончится война. Но теперь я думаю, это была довольно глупая идея. Там они начнут искать меня в первую очередь.

Хелена снова склонилась над отпускным удостоверением и указала пальцем на пятнадцатизначный номер документа.

– Если бы кто-то остановил тебя по пути и ввел этот номер в компьютер, тебя бы сразу поймали.

– Да. Но этого никто не сделал. Тыл уже не так хорошо оснащен. – Он вытащил из кармана еще один потрепанный кусок картона. – Отпускное удостоверение и удостоверение личности, большего никто проверять не хотел. Нас с Кристианом часто путали. И это оказалось полезным.

Хелена посмотрела на него, пытаясь понять, что все это значит, и не знала, что еще сказать. Он тоже больше ничего не сказал. Наступила тишина, и ей казалось, будто весь дом внезапно обрушился на них, большой пустой дом, полный тишины, полный невысказанных слов.

– А теперь? – спросила она, сделав над собой усилие.

– Этого я не знаю. – Он уставился на столешницу. – Вернуться назад я не могу. И двигаться дальше тоже.

Хелена схватилась за свою чашку как за спасательный круг, сделала глубокий глоток чая, а потом, в какой-то умопомрачительный момент, она услышала, как говорит, и не могла поверить, что именно она это сказала:

– Я могу оставить тебя здесь до завтра. Но потом вернется кухарка. И горничная.

Та самая, которая обнаружила спрятанного кролика и доложила матери.

– И мои родители. И до этого нам нужно найти другое решение.

* * *

Хелена решила, что разместит его в комнате Армина. Так было проще всего. Кровать уже была заправлена, она просто перестелет ее утром.

– Ты голоден? – спросила она.

Артур замешкался, покачал головой.

– Совсем немного.

Так что она разогрела ему еду, приготовленную для нее Йоханной, густую овощную похлебку со шпиком, к тому же большую порцию, – кухарка считала Хелену слишком худощавой. Она поставила еду перед Артуром, и он проглотил все с такой жадностью, словно не ел уже несколько дней.