И вот, размышляя о том, каким образом могла быть преодолена смерть, а, в случае ее безоговорочной победы, какое именно лицо она бы явила своей жертве, что сдалась под ее гнетом, молодой юноша не заметил, как его спутница проснулась и, одним быстрым движением поднявшись, уже приземлилась рядом с ним, выпрямив спину и не выказывая ни малейшего намека на сладкий сон, в котором она, не просыпаясь, пребывала, по крайней мере, последний час, что казался для молодого человека тем самым раем, который он искал, и который за одну секунду обернулся адом для прогневавшего своей наглой выходкой в храме богов наглеца.

– И что же ты собираешься ей сказать? – не поворачиваясь к своему собеседнику, обратилась девушка.

– Что… – безвольно промямлил послушник, моментально сжавшись, чувствуя, как его начинает укачивать в мире, который как будто бы стал приходить в движение – а точнее, он сам – молодой монах начал набирать обороты, ощущая, как страх и безумие накатывают на него новой волной и пронзают его сердце, подобно раскаленным стрелам Бога Грома, что, превратившись в сияющих разъяренных змей, стали пожирать душу отступника изнутри.

 – Я… я не знаю, – промямлил Грегори в надежде позабыть свое собственное имя, но вместо этого воспоминания, как и всё, с ним связанное, с невероятной скоростью стали всё сильнее разворачиваться, вместе с тем, как сосуд, их вмещавший, в виде испуганного писателя стал в свою очередь сжиматься на пассажирском сиденье. Он был физически не в силах обратить свой взгляд к спутнице, что стальным голосом произнесла за него его же собственный вопрос, который содержал ответ, принять который спрашивающий был не готов, по крайней мере, не так и не сейчас.

– Я не знаю, – вновь повторил свои мысли вслух Грегори устами своей спутницы, имя которой он не знал, и которая везла его сквозь пространство и время навстречу неизведанному.

Пассажир попытался поднять голову, но почувствовал, как весь его организм скрутило от нестерпимого дискомфорта, который будто бы превратил всё его нутро в пружину, которую придавило огромной глыбой без всяческой возможности выпрямиться.

– Я не знаю, Джаред, почему ты всё еще находишься тут, – вновь произнес переливающийся различными оттенками звуков и интонаций голос, который своим безапелляционным тоном разрезал внутренности пассажира, к которому, по всей видимости, и было адресовано данное обращение, и который уже более не мог идентифицировать себя с кем бы то ни было определенным, пытаясь изо всех сил оттянуть тот момент, когда его собственное необузданное нутро вырвется наружу. Тут его утешением была лишь одна мысль о том, что этот момент можно оттягивать до бесконечности, но шутка была в том, что эта самая вечность и была тем самым моментом, когда его вырывало раз за разом на резиновый коврик в транспортном средстве.

Только оказалось, что та самая масса, которая рвалась через его горло наружу, была ничем, фантомом, и всё, что, казалось, находилось внутри, было уже там – внизу. Пассажир ощущал своими оголенными ступнями вязкую черную жидкость, которая стала подступать сначала к его коленям, затем, поднимаясь всё выше и выше, тем самым вынуждая путника с отчаянием пытаться открыть дверь наружу. Вмиг пришло озарение, страшная догадка, что они, отравившись какими-то веществами, отправились кататься на машине с незнакомкой и, в итоге, попросту слетев с трассы, угодили с обрыва в океан и прямо сейчас медленно тонут. В отчаянии пассажир попытался выбить стекла автомобиля руками, однако, вместо того, чтобы вдребезги разбиться и впустить внутрь воду, после чего можно было бы, задержав дыхание, попробовать, хотя бы попробовать, выбраться-выплыть наружу, Грегори ощутил, как его руки стали резиновыми, и что он не мог сделать ничего с тем самым злополучным стеклом, когда вода уже подступила к его горлу, а затем залила весь салон целиком. Несмотря на опаснейшую ситуацию, оказавшись целиком погруженным в воду, путешественник, тем не менее, не ощутил никакого дискомфорта. Не было состояния удушливости – нет, казалось, он наоборот мог дышать впервые по-настоящему, благородя этому «бульону», в котором он находился, и который, казалось, был продолжением его самого.

Находясь внутри этого уютного обволакивающего кокона, нерожденный смотрел сны о самом себе, которые сменяли друг друга, и вот уже две колоссальные армии сходились в битве, где предводитель одной из них отсекал голову вражьему командиру, что, по иронии судьбы, была его королевой, его возлюбленной. Затем, через несколько тысяч лет, что пролетели как одно мгновение, вдохновленный этим самоотрешением, уже совсем иной человек, подобно эффекту домино, решает натренировать своего последователя, что без ума был в влюблен в его дочь, что собиралась отдаться ему полностью, в то время как сам монах даже и не подозревал, что и она, и ее отец-наставник являлись лишь фантазией этого самого послушника, который, достигнув своей конечной точки самореализации, уже спускаясь через девятилетие странствий на предельной скорости вниз, пригвожденный к колесу одной из повозок варваров, уже слепит этим знанием природы пустоты окружающих субъектов одного из подоспевших к нему палачей. Затем, этот свет начинает распространяться по всей вселенной, будя каждое мыслящее существо и останавливаясь на небольшом промежутке времени, когда угнетаемая раса лиловокожих, как уже случалось однажды, нацепив маски презрения утконосов, уже была сжигаема Империей Сердца. Один из участников конфликта, который переживет эту бойню, а также сохранивший свое лицо, свою человечность, продолжит свою фамилию и даст выйти на сцену другой уникальной судьбе, которая уже угасла, однако, своим деликатным положением во время расцвета успела дать рождение величайшей клинике своего отца, и, ничего не подозревая о значимости этих событий, уже оплакивала в предсмертный час свою дорогую дочь, что была убита комплексами своего возлюбленного, чьи потомки уже мчались на автомобиле, разговаривая с самой Богиней. Они, соскочив с этой трассы вне времени, встретились со своим настоящим создателем, который растворился в своих фантазиях о будущем, где он уже беззаботно плавал в питательной жиже, что позволяла заглянуть в душу, в собственную ДНК, где уже поджидали его многомерные друзья, с интересом наблюдая за реакцией проснувшегося, которому всё было мало, и он, дабы получить еще больше информации, проглотил очередной светящийся шарик, что, обернувшись дымом в его легких, разбил его разум на миллионы кусочков, которые медленно собирались в уме лежащего на удобнейшей койке существа, который раз за разом переживал как наяву свои грезы, улыбаясь тому, что он всё это время был свободен от них и, тем не менее, мог всегда быть частью этой игры своего богатого воображения.

– Ты как? – беззвучно спросила его возлюбленная, которая, элегантно порхая вокруг своего мужа, наслаждалась его эмоциями, которые, однако, в один момент сошли на нет, и он, перевернувшись на спину, слегка заскучал. Тогда его любовь начала танцевать вокруг него, разбиваясь на тысячи узоров, которые, в совокупности с ее изгибами, что бесконечно отражались друг в друге, и что были специально созданы для его услады в безумном вихре жизни. Казалось, что даже танец не мог вновь вернуть радость скучающему наблюдателю, который перевернулся на живот и, казалось, даже немного загрустил. Этого его возлюбленная допустить никак не могла и уже в следующее мгновение превратилась в него самого, а его уже превратила в прекраснейшую богиню, которая скучала, решив таким образом разнообразить их любовные утехи. Однако и это уже видел тысячи раз скучающий небожитель и потому удостоил свое творение лишь пустым взглядом, облокотившись на одну из своих рук, при этом тут же практически уснув.