– Эээ… – замялся юноша, – играть? Что вы имеете ввиду? – пытаясь подыграть невидимому актеру, что наверняка управлял этой жутко реалистичной игрушкой.

– Ну как же! – тряхнул своей непропорционально большой по отношению к остальному телу головой, которую украшали два длинных заостренных уха, которые сначала юный пришелец принял за рога.

– Сколько еще мы тут будем играть? Ты ведь слышал.

– И… играть? Но я не понимаю, ведь я только зашел, и мы даже … –вдохнув побольше воздуха в легкие, пытаясь успокоиться и не выказать страха перед тем, кто управлял этой куклой, решил юноша, – не успели познакомиться, а вы уже спрашиваете меня про какую-то игру и…

– Нет, нет, нет! Тут ведь всё гораздо интереснее и куда проще! – заплясал в воздухе маленький человечек, – ты просто делаешь вид, что не понимаешь, но ты ведь уже играешь! Разве это не очевидно?

– Играю? – смутился юноша, чувствуя, как краснеет, – неужели этот невидимый дирижер решил таким образом высмеять, проучив названного гостя? – нет, но тогда хотя бы объяснитесь, во что именно я тут играю с вами.

– О, ну тут же всё предельно ясно! – вытянув очень плавно, подобно самому настоящему живому существу, одну руку, а затем подняв указательный палец в назидательном жесте, проговорил маленький человечек, – мы на этом поле не первое тысячелетие находимся! – расхохотался человек, опустив палец и указывая на пол.

Грегори инстинктивно опустил голову и увидел расчерченный зелеными и лиловыми ромбами пол, который как будто бы переливался и светился, являя собой источник света, благодаря которому пришелец и мог различать предметы в полном мраке помещения. Если быть точнее – светились сами стыки между лиловыми и зелеными ромбами, которые казались чем-то до боли знакомыми в символическом плане, и, когда уже Грегори обрадовался, что наконец додумался до сокрытого тут смысла, то был отвлечен очередной репликой маленького человечка: «Я играю сейчас эльфа, не саму Богиню, но уже близко, ну а ты… Играешь юного Грегори, не так ли?»

 Чуть пошатнувшись и оставшись в памяти как небольшой слепок, подобно легкому воспоминанию о сне, который растворялся за пару мгновений после «пробуждения» хозяина этих сновидений, Виктория всё же сумела устоять на своих ногах и не упасть, ощущая, как ее тело бьет небольшой озноб. Сама она уже начинала впадать в небольшую паранойю, жалея, что согласилась на столь рискованный шаг, однако слегка расслабилась, когда услышала знакомый ей голос.

– Вика, ты меня слышишь? Вика?

– Да… – мгновенно отреагировала девушка, наблюдая, как в абсолютно темном пространстве вокруг нее проступают звезды, до этой секунды невидимые, но от этого не менее реальные, образовывающие из своих скоплений узор, который вначале казался абсолютно хаотичным, но затем вырисовался совершенно четко. Он состоял из одинаковых, идеально подогнанных друг к другу ромбов, которые слегка светились зеленовато-лиловым оттенком, что будто бы вспыхивали, не вовне, но напротив, в самом мозгу журналистки, которая, стараясь не обращать пока на них внимания, вновь ухватилась своим сознанием за голос своего друга, как за спасительную соломинку.

– Слышу тебя прекрасно, Кевин, – постаравшись придать своему голосу как можно больше уверенности, проговорила Виктория, – когда начинаем?

– Уже, – раздался спокойный уверенный голос, который, вибрируя и раскладываясь в пространстве, достигал слуха внимательного наблюдателя тысячами частот, которые, то разделяясь на хор миллионов голосов, то сливаясь в один единственный глас, вели разум юной журналистки в прошлое, которое уже и перестало быть именно ее, но стало чем-то универсальным, навроде знания о постоянстве, об уверенности в том, что должно было произойти, как будто это было как раз тем, ради чего всё и затевалось.

***

Проводив взглядом такси и уже смутно припоминая о компании, которая осталась и дальше праздновать летние каникулы в особняке ее не такой, на самом деле, уж и близкой подруги, вместе с Кайлом, которого она спровадила, наконец, домой после уже слегка поднадоевшей уставшей девушке болтовни в машине, Виктория подняла взгляд на свою маленькую крепость, свой собственный дом, на который еще не успели упасть солнечные лучи, и который выглядел таким умиротворенным в этой утренней дымке, что окутывала юную Викторию своей прохладой. Всё это одновременно создавало контраст с выпитым, что горело внутри нее огненным шаром, и только сейчас она в полной мере ощутила ту нагрузку, которую переживал ее организм. Стараясь не обращать внимания ни на него, ни на подступающий из-за ранее выпитого алкоголя голод, Виктория уже махнула рукой на круглосуточный магазинчик на углу улицы и, не спеша, поковыляла к своим апартаментам, что к ее величайшему удивлению оказались не заперты. Виктория, сначала заподозрив себя в абсолютной забывчивости и безалаберности, даже не допуская мысли о чужом вторжении, проследовала внутрь своей квартиры. Оказавшись внутри, она уже начала снимать свою обувь, но в процессе замерла, услышав странные звуки, что доносились из спальни, из которой, несмотря на яркое утро, бил уже практически невидимый, но все же различимый, переливающийся свет ночника, который сейчас выглядел не милым украшением – дополнением атмосферы, но являл собой устрашающее предупреждение о том, что кто-то ожидал ее внутри.

Виктория на мгновение, последовавшее после секунды замешательства, даже обрадовалась, что ее кавалер, которому она в порыве своих чувств однажды даже выдала ключи от собственной квартиры, чтоб он мог себя чувствовать там как дома, расслабилась сама, удивившись своей необоснованной паранойе, и даже успела обрадоваться той необычной атмосфере, которую, по всей видимости, решил воссоздать специально только для нее одной дорогой мужчина. На него это было не похоже, но кто знает, может, именно для того он в конечном итоге и проигнорировал приглашение на вечеринку, чтобы, проникнув в ее дом, удивить свою женщину внезапным подарком?

И в чем-то догадки Виктории действительно оправдались – ее действительно ждал совершенно неожиданный сюрприз, вот только он был явно не из той категории, которую она могла вообразить. А взору ее предстала следующая картина – извивающаяся девка на ее дорогом Уильяме, которая громко стонала, пока ее партнер жадно ощупывал ее тело, после чего он, перевернув ее, как необузданный зверь накинулся на нее сверху, по его искаженному лицу Виктория сразу же поняла, что он, наевшись энергофруктов, был явно не в себе, чтобы сразу отобразить присутствие Виктории, что стояла в дверном проеме.

Мгновенно отрезвев окончательно, Виктория резко развернулась вокруг себя в полнейшем ступоре, собираясь спешно ретироваться, и вновь зацепилась крючком своего собственного ума за звуки страсти, что доносились из ее собственной спальни. Девушка даже ощутила резкий укол всколыхнувшей ее волны похоти – давней фантазии разделить свое ложе сразу с несколькими мужчинами и женщинами, которую она давно таила в себе. Однако, вместо игривого жеста – присоединиться к вакханалии, вместо того, чтобы с порога прыгнуть в кровать, Виктория испытала удушающий гнев, ярость, что буквально восстала внутри нее в полный рост. Она моментально вспомнила свое унижение, как женщина, которая, как дура, сама добивалась этого обсаженного идиота, который постоянно шастал по шлюхам. Она сама виновата в том дурацком положении никому не нужной моногамной героини, которая жертвовала собой, своим временем и своими чувствами ради…