В первый день мы заполняли много бумаг и знакомились с основами работы в НАСА. Руководил нашей адаптацией Джефф Эшби, астронавт из предыдущего выпуска. Нас представили сотрудникам Офиса астронавтов и показали наши рабочие места. Мне предстояло делить кабинет с одногруппниками Пэтом Форрестером, Жюли Пейетт, Пегги Уитсон и Стефани Уилсон.

Наше обучение началось с теории, и все 44 новичка скоро поняли, какой огромный объем знаний придется усвоить. Мы слушали лекции по геологии, метеорологии, физике, океанографии и аэродинамике, знакомились с историей НАСА, изучали учебный Т-38 и реактивные самолеты, на которых летают астронавты.

Больше всего времени уделялось изучению космического челнока. Нам рассказали, как он функционирует в целом, и читали специализированные лекции по каждой из множества его систем: их устройстве, штатной работе, возможных сбоях и наших действиях в этих случаях. Мы отрабатывали ситуации разнообразных отказов при выполнении процедур в ходе реальных полетов, проработали главные двигатели, электрооборудование, систему обеспечения жизнедеятельности. Овладеть теорией было трудно, но еще труднее стало, когда мы перешли к комплексному тренажеру для экипажа шаттла, в котором все системы объединяются друг с другом в программах каждого этапа полета: предполетной подготовки, выведения на орбиту, периода после выведения, орбитальных операций, подготовки к сходу с орбиты, входа в атмосферу, приземления и периода после посадки.

Инструкторы вбивали нам в головы знания о неисправностях, с которыми мы можем столкнуться во время настоящего полета. Критическим является период после запуска, когда шаттл выходит на орбиту. Мы должны превратить летательный аппарат, запущенный как ракета, в полноценный орбитальный корабль – перенастроить компьютеры, открыть громадные створки отсека полезной нагрузки, чтобы их радиаторы охлаждали электрооборудование, развернуть антенну Ku-диапазона для связи с Землей, активизировать робот-манипулятор, убедиться, что все работает нормально, и приготовиться к орбитальным операциям.

Невероятно сложной оказалась фаза выведения шаттла на орбиту. При реальном старте, когда все шло как надо, экипажу практически ничего не надо было делать, кроме как следить за системами, но НАСА должно было подготовить нас к любой неожиданности. Именно на этом этапе становилось ясно, кто усвоил материал, а кто нет. Мы отрабатывали орбитальную фазу, на которую приходилась большая часть времени настоящего полета. Отрабатывали операции с полезной нагрузкой, например выведение спутника на орбиту и его возвращение. Отрабатывали сближение и стыковку с «Миром» (Международной космической станции еще не существовало).

Мы изучали подготовку к сходу корабля с орбиты, повторяющую действия в период после выведения, но в обратном порядке, и позволяющую превратить орбитальный корабль в аппарат, способный вернуться в плотные слои атмосферы Земли и приземлиться, в космический самолет. Учились выпускать антенну и робот-манипулятор, закрывать створки отсека полезной нагрузки, настраивать компьютеры для заключительной фазы полета, программировать тормозной импульс, снижающий скорость до нескольких сотен миль в час и позволяющий войти в атмосферу. Будучи пилотом, я отрабатывал возвращение в плотные слои атмосферы и посадку шаттла тысячи раз. Мы практиковались непрерывно. На этом этапе полета любой сбой может иметь самые серьезные последствия, и я должен был быть готовым ко всему. Помню, как впервые проходил возвращение в атмосферу на тренажере. Я сидел в кресле пилота, за мной наблюдали опытные астронавты. На меня давила необходимость сделать все правильно, поскольку это была моя первая попытка продемонстрировать настоящим астронавтам мои недавно обретенные навыки астронавта. Я напутал с запуском вспомогательных силовых установок, питающих аппаратуру управления тремя двигателями шаттла и поверхностями управления: элеронов, руля и закрылков. Вспомогательные силовые установки выпускали посадочные шасси и подавали электричество на тормоза, и, чтобы сесть, хотя бы одна должна была работать. При моем способе включения одна из установок, вероятно, взорвалась бы. Неудачное начало. Впрочем, я и в последующих процедурах показал себя не лучшим образом. Я пребывал в убеждении, что изучаемые нами детальные процедуры являются чем-то вроде общих рекомендаций, но ошибался. В довершение всего посадка в моем исполнении, возможно, убила бы весь экипаж. Космический челнок – один из самых сложных для посадки летательных аппаратов в истории, и в этой части упражнения я заслуживал небольшой форы, но остальные промахи были непростительными.

Сама сложность шаттлов была причиной моего желания на них летать. Однако изучение этих систем и занятия на тренажере, во время которых мы учились правильно реагировать на бесчисленное множество взаимосвязанных отказов, показали мне, насколько сложен этот аппарат. В кабине было больше 2000 переключателей и автоматов защиты и почти столько же возможностей ошибиться.

Чтобы из кандидатов в астронавты превратиться в пилота и совершить первый космический полет, мне пришлось овладеть примерно таким же объемом знаний, что и при соискании докторской степени. По вечерам я наскоро ужинал с Лесли и Самантой и возвращался учиться. Просматривал конспекты лекций и собственноручно сделанную учебную тетрадь, которую продолжал штудировать и заполнять новыми данными по мере продвижения вперед. По меньшей мере один выходной каждую неделю целиком уходил на то, чтобы освежить в памяти пройденный материал.

Мы выезжали в различные центры НАСА – Эймс в Калифорнии, Гленн в Огайо, Годдард в Мэриленде, Мишу в Луизиане, Маршалл в Алабаме, штаб-квартиру в округе Колумбия, Кеннеди во Флориде. Мы должны были узнать, чем в них занимаются и как сводятся воедино все проекты НАСА, не всегда непосредственно связанные с шаттлами. В качестве астронавтов мы представляли НАСА и должны были уметь объяснить людям, в чем состоит деятельность агентства. С другой стороны, было важно, чтобы сотрудники этих площадок знали нас, людей, жизнь которых зависит от их работы.

Мы с одногруппниками при каждой возможности задавали кучу вопросов. 44 человека, соперничающих за шанс совершить полет, пытались произвести впечатление на руководство глубокомысленными вопросами, демонстрирующими приверженность учебе и свободное владение технической стороной дела. Перед самой поездкой в Эймс, Центр аэродинамических исследований НАСА, к нам на лекцию вбежал Си Джей Стеркоу, астронавт из предыдущего набора, офицер морской пехоты, одетый в камуфляжную форму.

– Ну вот что, – заявил он, вытаскивая из ножен огромный нож и кидая его на стол. – Вы всех утомили своими вопросами! Считаете себя умниками, а сами лишь тормозите процесс. Через несколько дней в Эймсе я хочу слышать только вопросы, на которые можно ответить «да» или «нет», типа: «Это ваша самая большая аэродинамическая труба?»

Затем он забрал нож и ушел, не добавив ни слова. Кое-кого в нашем классе оскорбила или взбесила эта воинственная выходка, но я оценил его прямоту.

Каждый из нас должен был проходить активную подготовку к полету каждые несколько лет. В промежутках мы выполняли особые функции в Офисе астронавтов. Большинство отвечало за определенную систему шаттла. Нужно было досконально изучить эту систему, участвовать в ее реконструкции или усовершенствовании и доносить до инженеров точку зрения астронавтов. Эта практика существовала со времен «Джемини», когда космический корабль впервые стал настолько сложным, что один астронавт не мог знать о нем все.