На этой стадии полета командиру и пилоту практически нечего делать, разве что следить за состоянием систем, проверяя, все ли идет как надо, и сохранять готовность действовать, если потребуется. Некоторые ошибочно полагают, что мы «пилотируем» шаттл, манипулируя органами управления, и что мы могли, при желании, перемещать «Дискавери» в небе, как самолет. В действительности, пока работали твердотопливные ускорители, мы были просто пассажирами. Невозможно изменить тягу или выключить их.

После отделения твердотопливных ракет через две минуты после отрыва от стартовой площадки мы летели на трех главных двигателях и могли в некоторой степени контролировать ситуацию. Мы продолжали тщательный мониторинг всех систем, поднимаясь все выше и быстрее. В первые две минуты полета мы были готовы при серьезном сбое – прежде всего, отказе главного двигателя – развернуться и сесть на взлетно-посадочную полосу Космического центра имени Кеннеди. Этот режим аварийного прекращения запуска назывался «возвращением на стартовый комплекс», и для его осуществления шаттл должен лететь задом наперед со скоростью 7 Махов. Никто до сих пор не предпринимал такой попытки и не хотел бы предпринять. (Джон Янг, когда готовился стать командиром первого запускаемого шаттла, выразил надежду, что ему не придется выполнять этот маневр, поскольку для его успеха необходима «череда чудес вперемежку с Божественными вмешательствами».) Поэтому все мы были счастливы, достигнув момента «возвращение невозможно», когда появляются другие, менее рискованные, варианты аварийного прекращения запуска.

Расходуя компоненты топлива, шаттл становился все легче, отчего ускорение возрастало. Когда перегрузки достигли трехкратной величины, стало трудно дышать, а парашют и кислородные баллоны, закрепленные на спине на случай нештатной ситуации, сильно тянули привязные ремни, перехватывающие грудь. Двигатель уменьшил тягу, чтобы не выйти за предел структурной целостности космического корабля.

По мере ускорения Курт при содействии Билли Боба следил за состоянием всех систем на трех экранных дисплеях, чтобы быть готовым предпринять доступные действия через долю секунды после того, как узнает об их необходимости.

Когда шаттл вышел на расчетную орбиту, настало время выключения главного двигателя – ВГД; затем практически пустые внешние топливные баки отделились, чтобы сгореть в атмосфере. ВГД – великий момент, означающий, что мы пережили фазу запуска, один из самых рискованных этапов всего полета. Мы разогнались от нуля до 28 000 км/ч всего за 8,5 минуты и теперь парили в космосе. Я выглянул в иллюминатор.

Коснувшись плеча Курта, я указал на то, что было снаружи, и спросил:

– Это что за чертовщина?

(С языка рвались более сильные выражения, но я не был уверен, что наши разговоры не записываются.)

– Восход солнца, – ответил Курт.

Мой первый восход на орбите! Я не представлял, сколько их еще увижу. На сегодняшний день видел несколько тысяч, и это зрелище по-прежнему захватывает дух.

До сих пор был так сосредоточен на наших действиях, что ни разу не посмотрел в иллюминатор, а если бы и посмотрел, ничего не увидел бы. Мы стартовали в темноте, и здесь, наверху, тоже царила тьма – Земля заслоняла от нас солнце. Когда мы пролетали над Европой, я заметил сине-оранжевую линию, охватившую горизонт и становившуюся все шире. Она показалась мне нарисованной сияющими красками на зеркале прямо у меня перед глазами, и в тот момент я понял, что Земля – самое прекрасное, что мне суждено увидеть в жизни.

Я отстегнулся от кресла и поплыл головой вперед по проходу, смакуя незнакомое ощущение невесомости. На средней палубе обнаружились двое членов экипажа, погрузившие головы в мешки для рвоты. Они были опытными астронавтами, но некоторым приходится всякий раз заново привыкать к космосу. Мне очень повезло, что я не страдаю от изнурительной тошноты и головокружения.

На вторые полные сутки в космосе мы достигли космического телескопа «Хаббл». Он находится на гораздо более высокой орбите, чем бо́льшая часть спутников, с которыми возможно сближение, – на 240 км выше космической станции. Орбита «Хаббла» является очень высокой, и полеты к нему более рискованны, чем полеты по нижележащим орбитам.

На многих стадиях полета за системы управления шаттлом отвечал Курт как командир экипажа, а я был страхующим. Однако во время сближения с «Хабблом» он переместился в кормовую часть корабля, чтобы оттуда наблюдать за сближением и подготовиться к фазе ручного пилотирования. Ему предстояло на глаз оценивать сокращающееся расстояние и обговаривать со мной процесс сближения, тогда как я должен был следить за выполнением процедур и правильным прохождением этапов сближения.

Когда мы вышли на заданную орбиту, оба экипажа ВКД (внекорабельная деятельность, то есть выход в открытый космос) вместе с оператором механической руки Билли Бобом развили бурную деятельность. Я помогал им, чем мог, а также делал фотографии «Хаббла» для последующего изучения на Земле. Билли Боб был в неизменном восторге, полон энтузиазма и всегда находил время помочь мне или просто полюбоваться космосом. Не каждый, кому выпадает шанс побывать в космосе, пользуется этой возможностью. Он стал моим наставником в том полете и научил меня множеству важных мелочей, связанных с жизнью и работой в космосе, к которым невозможно подготовиться на Земле, – скажем, перемещениям в невесомости, организации рабочего пространства в условиях, когда все вокруг летает, и забавным трюкам, вроде умения помочиться вверх ногами. Эти уроки я преподал другим, когда сам стал опытным астронавтом.

Билли Боб не отказывал себе в удовольствии подшутить надо мной. В конце концов, я был салагой. Отправившись к своему шкафчику переодеться, я обнаружил, что на весь полет у меня имеется только один комплект белья. Остальное спрятал Билли Боб. Полагаю, он рассчитывал, что я запаникую, но сам стал посмешищем – меня пропажа нисколько не взволновала. Впоследствии он признался мне в своей проделке. Вспоминая этот эпизод, я думаю, что многодневное ношение одного и того же исподнего помогло мне подготовиться к годичному пребыванию в космосе.

Когда мы оказались на орбите, пришлось научиться делить крохотное жилое пространство с шестью людьми. В шаттле было два «этажа» – полетная палуба и средняя палуба, – каждый более тесный, чем внутреннее пространство минивэна. Мы работали, ели и спали друг у друга на головах. По крайней мере, наш восьмидневный полет был одним из самых коротких. Самый продолжительный полет шаттла длился 17 дней.

Один из аспектов жизни в космосе, удививших меня, – там трудно сосредоточиться. Я снова и снова отрабатывал на тренажере множество операций, но, оказавшись в космосе, заметил, насколько сложнее стало сконцентрироваться. С одной стороны, это было всего лишь следствием неопытности. Кто сумел бы сосредоточиться на процедурах, когда за иллюминатором вращается прекрасная Земля? С другой стороны, самые простые действия в невесомости сильно осложняются, причем нейтрализовать этот эффект нельзя ничем, кроме как закладывая некоторый запас времени при планировании.