– Значит так, – отнимаю руку и подхожу к Федерико. – Вы тут в гляделки играете, ты на тучу грозовую похож. Объясняйте, что тут происходит?

Сын хмыкает и горько улыбается.

– А что папка тебе не сказал?

– Федерико! – обрывает его Энзо. – Зачем ты так?

– Как так? – парень пожимает плечом и ведет рукой по краю сабли. – Я давно смирился, пап. Все нормально. Я даже отношения с девушками не строил, только потому что тридцатник не за горами. А смысл?

Энзо, зыркнув на меня, опускает голову. Его будто в грудь ударили: смотрит в песок и ловит губами воздух.

Я встаю между ними и заглядываю в глаза Федерико.

– Что случится после того, как тебе стукнет тридцатник?

– А ты проси отца, есть ли у него дети, что пережили этот юбилей, – Федерико говорит уравновешено и даже слишком спокойно. Только глаза горят, будто в них темное золото расплавили. У Энзо научился прятать свои эмоции?

«Мое бессмертие забирало их жизни…»

Так он это имел в виду? Его дети умирали после определенного рубежа? Тридцать лет…

А ведь Федерико почти тридцать.

Запускаю пальцы в волосы, сцепляю их на затылке.

На Энзо смотреть просто страшно. Боюсь увидеть холод в его взгляде, будто он вернулся в прошлое.

– Сколько еще дней?

– Десять, – выдыхает он, не скрывая чувств. – Просто нужно идти дальше, Ария. Теперь ты понимаешь почему для меня это так важно.

– Мог бы и раньше сказать, – бросаю холодно, а в груди огненной спиралью закручиваются сотни эмоций. Их так много, что я едва могу дышать и снова касаюсь живота. Отдергиваю руку сразу же и кладу ладонь на рукоять клинка.

Значит, Энзо верит, что сняв с себя проклятье бессмертия, он спасет и сына тоже? Нет бессмертия – нет проблемы.

Но он же даже не знает, как это работает! Не знает, выживет ли вообще.

Зажмуриваюсь, всего на секунду, стискиваю зубы и поворачиваюсь к центру острова. Медальон все еще мертвее всех мертвых, но стоять на месте нельзя.

– Тогда нам нужно двигаться быстрее, – свист, и Бикуль уже у моих ног, подстраивается под шаг, и мы взбираемся на первые губчатые наросты.

Бродим несколько часов. Энзо все мрачнее, Федерико совсем перестал улыбаться. И мне утешить их нечем, медальон молчит, будто его в холодную воду бросили.

Наросты становятся выше, перебираться через них все сложнее.

Забираюсь на высокий губчатый выступ. Он опасно качается и крошится под ногами, трескается и заставляет замереть на месте.

Смотрю вперед, но вижу только розоватую пустыню, что щетинится редкими высокими столбами красных как кровь губок. Справа странное сооружение, несколько башен сложенных из идеальных розовых кубов, пирамид и цилиндров. Спирали слева.

– Где же этот чертов осколок…

Резкий треск за спиной заставляет вздрогнуть и податься вперед. Камень под ногами разлетается колкой пылью, и, не успевая зацепиться за край, я проваливаюсь в широкую темную расщелину.

– Бикуль! – кричу надрывно и сжимаюсь, когда чувствую скручивающие меня лианы.

Вверх улетает надрывный крик Энзо, а я падаю. Бесконечно падаю, обвитая древесным котом.

Темнота сгущается, давит и обрывается глухой розовой пустотой. Яркий свет бьет в глаза, ослепляет, а затем меня отшвыривает в сторону, и в руке заметно теплеет медальон.

Врезаюсь спиной в острое крошево и губчатые наросты, выпирающие из стены. Чувствую, как осколки раздирают куртку, оставляют на коже рваные полосы. Ткань быстро пропитывается кровью, а я перекатываюсь на живот и встаю на четвереньки.

– Что ж ты не плотно меня скрутил, дружище? – шиплю от боли и опираюсь на спину кота. Букуль рыкает, будто просит прощения.

Ну, хоть не убились, и слава Ишис.

Задираю голову, но даже не вижу просвета. Водоросли морские, да сколько же я летела?! Вокруг – каменный розовый мешок, освещенный тусклым розовым светом. И несколько проходов-туннелей, ведущих в неизвестность.

– У Энзо будет припадок…

– Ария! – разорванный крик срывается с губ. Молниеносно подаюсь вперед, но пальцы соскальзывают со взмокшей ткани, и девушка исчезает во тьме. – Нет-нет-нет! Федерико, здесь стой! Не смей лезть! – успеваю крикнуть сыну и, сгруппировавшись, прыгаю следом за любимой.

Мне плевать, что убьюсь. Сто раз готов сделать это, лишь бы знать, что она выжила и невредима. Ишис, прости меня, не забирай самое дорогое! Но ты же, тварь, не услышишь? Да? Ты глухая до моих просьб и молитв! Ты готова мстить вечно!

Долгий полет заканчивается острой болью в коленях и спине. Какое-то время лежу, как камень, и не могу поверить, что это случилось. Неужели я опоздал? И больше не увижу голубые распахнутые глаза и светлую улыбку Арии? Не обниму нашего малыша?

Вою и крошу зубы, потому что ничего другого не остается.

Когда шея начинает шевелиться, осматриваюсь.

Широкий грот распахивается над головой и укрывает розоватой дымкой. Здесь тихо и нет ни единого признака жизни. Но и Арии здесь нет, что даже радует. Значит, она ушла. Все еще надеюсь, что Бикуль смягчил падение.

Где-то капает вода, шуршат камни, но никаких голосов или шагов. Кости срастаются долго и мучительно. Я кручусь по розоватому песку от боли, и, когда получается кое-как двигаться, ползу в единственный каменный коридор. Кричу от боли, но ползу. Я не знаю, что там впереди, и с чем столкнется моя фурия. Но я должен помочь. И успеть.

Во рту яркий привкус крови, он льется в глотку и вызывает стойкую тошноту. Колкие наросты на земле впиваются в ладони и сломанные колени, но я ползу.

– Я успею… успею… – шепчу. Коридор тянется вперед на долгие метры и почти не меняется, а дальше еще один грот и спуск по ступенькам.

Позади слышится шум и голоса. Ослушался Федерико, все равно пошел за мной. Боль заглушает все: и злость, и волнение. Кроме горя и понимания, что это путешествие в один конец. Но Ария и мои дети должны жить дальше. Я так хочу.

Когда кости срастаются и возвращаются на положенное им место, поднимаюсь на ноги и осматриваюсь. Дыхание вырывается изо рта рваными толчками и белесым паром.

Грот широкий и высокий, потолок теряется в сиреневой дымке. В воздухе стоит тяжелый дух морской соли и рыбьей чешуи.

– Капитан!

Скадэ зовет меня, но не останавливаюсь и не жду. Дорога каждая секунда! Гигантская тридакна, Ария же просто не могла уйти далеко! Обшариваю взглядом пол и замираю, когда вижу на розовой губчатой трухе оторванный рукав.

От ее куртки.

Чуть поодаль валяется тонкая лента красных волос. Отрезанная чисто, точно кто-то саблей махнул. И несколько пятен крови.