– Мой отец не играл со мной, – возразил Сырец, – а мать не учила меня заботиться о людях, она сама о них заботилась.

– Не спорь со мной, хуже будет, – пригрозила Тамара, – вообще не увидишь Семена. Уеду к черту на кулички и адреса не оставлю.

– Нет-нет, я не спорю с тобой, – испугался Сырец. – Прошу тебя, не уезжай к черту на эти его кулички. Я не смогу жить вдалеке от Семена. Ты же знаешь!

Он по-прежнему стоял у окна и смотрел в зимнюю темноту. Кромешная мгла расстилалась черным покрывалом. На нем мигали микроскопические звездочки. Это были слезы Сырца. Он вдруг понял, что плачет по несбывшимся надеждам. Когда-то он любил Тамару, но она его предала. Он любит Семена, но его хотят куда-то увезти.

– Знаю, – сказала Тамара, – знаю. Я отлично тебя знаю. Никуда я не уеду. Останусь в Ленинграде. Мы будем в одном городе. Ты будешь видеться с Семеном. Помоги нам добраться до Соломона и не поминай лихом!

Сырец взвалил на себя скудный скарб и повел бывшую жену к Соломону. Он понимал, что семьи у него больше не было. По промерзшей земле брели два человека, даже не сделавшие попытки понять друг друга. Сырец пытался определить степень собственной вины. Почему он не смог найти простые слова, чтобы объяснить Тамаре свои мысли, поступки, себя? И ее он не смог понять. Почему? Аркаша не был причиной разрыва. Они легко вычеркнули его из своей общей жизни, хотя он все равно присутствовал рядом с ниями. Это было его собственным желанием, его выбором. Он не хотел утратить связи с реальностью, а они терпели его, может быть, из жалости, из сострадания. Не было у них причины для разрыва. Не было. И все-таки они брели в неизвестность по заснеженному городу; она с ребенком на руках, он с тюком на плече. Они молчали и думали, и каждый загонял свои мысли в глухой тупик. И не было выхода из того тупика.

Дверь открыла Ханна – она не удивилась, лишь беспомощно обернулась, ища взглядом Соломона. Сырец хотел объяснить родителям причину разрыва с Тамарой, но его попытки закончились неутешительно. Родители, не дослушав его, молча переглянулись, словно обменивались словами. Сырец участвовал в их безмолвном диалоге. Все трое разговаривали глазами. И они понимали, что именно хотел сказать каждый участник немой беседы. Тамара не принимала участия в семейной перебранке. Она ничего не поняла из затянувшегося молчания. Ханна ушла в комнату к Якову, Соломон остался в прихожей.

– Отец, Тамара немного поживет у вас, – сказал Сырец, сбрасывая узел с плеч, – я скоро устроюсь на работу и подыщу ей комнату.

Володя был готов к тому, что отец не примет невестку с внуком, но Соломон молчал, наматывая на больную ногу обветшавшие кожаные ленты. И вновь Сырец ушел из дома, переполненный скорбью. Вроде бы все, как у людей – родители не прогнали Тамару, приняв ситуацию, как данность, но ведь не поговорили, ни словом, ни взглядом не выразили сочувствия, даже не предприняли легкой попытки, чтобы примирить молодых. Всколыхнулись прежние обиды, вдруг полезло на поверхность все, что глубоко гнездилось в душе Сырца. И он поклялся, что выстроит свою жизнь вопреки всем преградам, он выберется на поверхность жизни. Ведь у него есть цель. В его жизни есть Семен. Ради него стоило жить.

* * *

Сырец недолго горевал. Вскоре все как-то неожиданно и легко устроилось. Работу ему нашел Аркаша Лащ. Однажды он пришел без звонка и заявил громким голосом: «Вован, есть идея! Можно хорошо подняться». Сырец ухмыльнулся. Он не ожидал от Аркаши дельных предложений, но не прогнал родственника – решил выслушать, что там у него за очередная сумасбродная идея. От Семеныча Сырцу достались «чистые» документы: паспорт, трудовая книжка и характеристика с места жительства. Без этих бумажек ни на какую работу, даже самую низкую и грязную, в Ленинграде не устроиться.

– Есть хорошее место, – выпалил Аркаша, – на пивзаводе, тут неподалеку, там есть два заброшенных цеха, они уже давно пустуют, в них можно установить новое оборудование.

– А где его взять его, это твое новое оборудование? – поинтересовался Сырец. – Я в пищепроме полный профан.

Любое Аркашино предложение, по обыкновению, оборачивалось фикцией. Сырец всегда это знал. Они вместе выросли. Аркашин отец славился своей безалаберностью, и дети его росли, как придорожная трава. Аркаша с детства пасся в семье Соломона. Ханна не прогоняла племянника, а Соломон делал вид, что не замечает лишнего рта в своем доме. Еще в детстве Аркаша славился изобретательным враньем. Врал страстно и цветисто, собственным красноречием собирая в кружок всю местную шпану. Увлекаемые фантазиями, дети бежали по его зову туда, где по словам Аркаши, цвели дивные луга и лились чудные фонтаны, но, не найдя в райских кущах даже чахлого кустика, нещадно колотили обманщика. Бедного Аркашу били до изнеможения, чуть ли не до последнего вздоха. Сырец всегда за Аркашу вступался, все-таки, родственник. Он отбивал двоюродного брата от своры озверевших пацанов, не жалея себя и не думая о порванных штанах и синяках. Аркаша принимал участие брата, как должное – ведь все евреи должны стоять друг за друга, евреев на земле мало, их каждый норовит обидеть. Сырец и не ждал благодарности от Аркаши. Он вставал на защиту слабого даже тогда, когда били кого-то другого – любого пацаненка из округи, хоть русского, хоть татарина. Сырец вступался за каждого из них. Он не делил людей по национальностям. Володя с детства знал, что значит быть изгоем.

– У меня есть один кореш в пищевом институте, – охотно делился коммерческими планами Аркаша, он весь распалился, разгоряченный неудержимыми фантазиями, – у него есть разработки по розливу алкогольных напитков. Вот бы разжиться у него технической документацией!

– Так ты бы разжился, кто тебе мешает? – засмеялся Сырец.

Однако в Аркашиной трепотне пряталось и рациональное зерно. На пивзаводе имелись рабочие места. Если разливочные цеха простаивают, значит, заводу требуются рабочие руки. Сырец посмотрел на свои мускулы, крепкие, как гранит. Такие руки любой цех из руин поднимут.

– Зря смеешься, на заводе можно хорошие деньги сделать, – Аркаша опасливо огляделся по сторонам, словно их кто-то мог подслушать, хотя в комнате никого не было, – тебе ведь нужны деньги? Ты вот за комнату сколько платишь?

– Много, – нехотя сознался Сырец, – много плачу.

Ему вдруг вспомнилось, как он мечтал о квартире, в которой будет хозяйничать Тамара. Голубая мечта давно испарилась, квартиры он до сих пор не купил, а за комнату прижимистая хозяйка требует повысить плату.

– Как видишь, – добавил Сырец, – эта комната столько не стоит.

– Вот-вот, скоро попросят добавить, а денег-то у тебя нет, – Аркаша пощелкал тонкими пальцами, видимо, нервничая, – а на проходной пивзавода объявление повесили. Рабочие требуются. Срочно. Так как?

– Схожу завтра, узнаю, поговорю, – туманно пообещал Сырец, думая о том, что Аркашины слова скрывают какую-то тайную подоплеку, но ему лень было задумываться о непонятных замыслах двоюродного брата. Володю подгоняла нужда, та самая нужда, заставляющая людей браться за самые неприглядные дела.