— Наверное… Наверное, надо выбираться…

Мы направились за «шестеркой».

— У тебя чего-нибудь ценное в номере есть? — спросил Роман.

— Ценное?

— Деньги, часы, документы?

— Да не, вряд ли… В том смысле, что ноутбук и сканер, но… Но вряд ли Хазин вор… В том смысле, что обычный.

От ноутбука, кстати, Хазин не отказался бы.

— Люди порой немало удивляют, — сказал Роман. — А в целом… Все это похоже на попытку выманить тебя из гостиницы, Витя…

— Меня и так всю ночь не было в гостинице. И все утро. Смысл куда-то выманивать?

— Да, действительно. Ну, тогда он просто урод, этот Хазин.

— А вот это правда, урод.

— Если урод, что с ним работаешь?

Я несколько растерялся.

— Фотограф хороший, — ответил я. — Взгляд цепкий.

— По-моему, он тупой.

— Тем ценнее. Если человек умный, он видимый мир невольно фильтрует, мозг как бы автоматически отсекает лишнее.

А у тупарей все мимо головы пролетает, поэтому они лучше видят. Все великие художники идиоты…

— Вряд ли Хазин великий.

— Это точно. Но он и не идиот.

— А он раньше тебя кидал?

— По мелочи… Не так, чтобы очень… Короче, в пределах разумного.

Начали болеть ноги. Долгое хождение по песку развивает камбаловидные мышцы. Все-таки зачем? Если не шутка? Хазин свихнулся? Такое нельзя исключать совершенно… Но вряд ли. Такие, как Хазин, легко с ума не сходят, значит, интерес. Версия Романа не очень убедительна, ничего интересного для него у меня нет. Значит…

— Это всегда так? — перебил Роман мои мысли.

— Что?

— Работа над документальными книгами?

— Да, — сказал я. — Примерно так. Документальная проза… Имеет свои особенности. Я, кстати, ей из-за психотерапии занялся. Меня бросила…

Я быстро придумал историю про то, как меня бросила любимая девушка и от горя я занялся литературой, сочинил «Пчелиный хлеб», а после того как меня бросила литература, занялся локфиком и сочинил «Вежск. Город труда и славы». Надо признать, дрянная история, но на хорошую историю я был сегодня не способен; впрочем, я давно не способен даже придумать, зачем Хазин бросил нас на дороге в Заингирь. Мы увидели Хазина.

Обратно всегда короче, особенно когда по чешуе.

«Шестерка» сидела в луже. Хазин, заметив наше приближение, попытался завестись, бесполезно.

— Глушак залило, — с удовольствием заключил Роман. — Попался, сволочь, застрял…

Роман поднял камень. Хазин, завидев нас, выбрался из машины.

— Пацаны, это шутка! — объявил он. — Хотел вас немного разыграть…

Роман кинул в Хазина камень.

Я подумал, что это неплохая идея. Хазина стоит проучить. Некоторое время мы не без удовольствия швыряли в него камнями.

— Идиоты! — орал Хазин. — Здесь же аппаратура!

Он отбежал в сторону от машины, но мы все равно в него швырялись, я два раза попал, а Роман вообще в ухо, Хазин завизжал. Ухо распухло.

Я потребовал ключи, Хазин отдал, подкинул с безопасного расстояния. Мы с Романом забрались в машину, завести не удалось.

— Нужен трактор, — сказал Роман. — Или грузовик. Я предупреждал.

— Пусть Ромик сбегает, — согласился издали Хазин. — Он молодой и спортсмен…

— Пошел на хрен, — сказал я.

Хазин отодвинулся подальше, а мы остались в «шестерке». Отдохнуть, ноги должны отдохнуть, я снял обувь. Роман крутил тюнер, пытаясь поймать хоть какую-нибудь волну, но ловил только шорох.

Я размышлял о том, что еще один день потрачен бессмысленно. Зачем-то мы отправились в Заингирь, но не доехали до него, потому что застряли в песке, а потом в луже. Я мог бы потратить этот день с большим толком, мог бы написать главу про развитие среднего образования после войны, «От ФЗУ к ПТУ-6», осветить успехи и сложности на этом нелегком пути, перечислить имена отличников народного просвещения и отличников народного образования и кавалеров ордена «Знак Почета». Но, если честно, особой досады от пропавшего дня я не ощущал.

Роману надоел шорох, он достал из кармана хлебную корку и кинул в лужу вокруг нас. За корку тут же взялись мелкие поверхностные рыбехи.

— Снетки, — предположил Роман.

Я склонялся к гольянам, у них синие спинки. Мы слегка поспорили на эту тему, потом молча смотрели, как рыбы клюют корку, это успокаивало нервы. Однажды Федька наловил в бочаге мальков карасей и посадил в трехлитровую банку, а бабка его потом вылила, чтоб не воняло.

— Как-то раз в детстве я ожегся, — сказал вдруг Роман. — Осенью как раз. Вернулся с улицы, носки промочил, сел у печи. Такие печки раньше были железные везде, я взял ноги на нее и поставил.

— С тех пор и пляшешь? — спросил Хазин издали.

У Хазина очень хороший слух.

— Больно было, — сказал Роман.

— А я лбом так приложился. Случайно.

Это правда. Я ожегся, и у меня полгода был неприятно гладкий лоб.

— А я вот о печку не ожигался, — с вызовом сказал Хазин.

Он постепенно подбирался, по шагу.

Мы с Романом немного поговорили о печках и ожогах, Роман вспомнил несколько случаев, и я вспомнил, потом обсудили сложившуюся ситуацию.

— Надо уходить, — сказал Роман. — Скоро четыре, если сейчас выйдем, то часам к семи доберемся до асфальта.

Разумно. Но идти пешком…

— Лучше подождать, — возразил Хазин. — Кто-нибудь поедет — и дернет…

— Вот и жди. А мы с Ромой пойдем.

Мы выбрались из салона в лужу. Рыбки набросились и стали кусать меня за ноги, приятно и расслабляет, я подумал, не побыть ли здесь еще немного…

— Как я машину оставлю? — спросил Хазин. — Ее тут разберут…

— Надо думать о людях лучше, — сказал Роман.

— Завтра я кого-нибудь пришлю, — пообещал я. — Тебя вытащат.

Я почти не сомневался, что Хазин не останется.

— Ладно! — крикнул Хазин. — Пойдемте! Тут, может, два дня никто не поедет.

А Шмуле сегодня плясать, между прочим.

— У меня выходной, — сказал Роман.

— А у Паши Воркутэна нет. А ты ему понравился, он сам говорил. Хочет совершить с тобой ангажемент, он про расческу станет петь, а ты плясать красиво. Соглашайся, Ромик, ха-рошее дело!

Я поборол искушение выкинуть ключи от машины в воду и оставил их на сиденье.

— У меня выходной, — повторил Роман. — И завтра.

Мы с Романом пошагали в сторону города. Хазин, обвешавшись кофрами, закрывал «шестерку».

— Я предлагаю и нам, Витя, сделать выходной, — приговаривал Хазин. — А что? Отдохнем, не все же нам пахать? А то, что получается? Ромик вчера весь день плясал, булки натер — ему выходной, а мы что, не люди?

Необыкновенно мучительный день. Слишком много хождений. Слишком много Хазина.

Роман нарочно шагал быстрее, нагруженный фотоаппаратурой. Хазин отстал, волочился метрах в десяти.

— Зря вы на меня обижаетесь, мужики, — болтал Хазин. — Это же шутка. Вы угрюмые