будут видеть пару злобных нелегалов. Мы и дальше будем забивать козлов.

И он приятно усмехнулся, давая понять, что настроен на сотрудничество.

Александр дрожал и молчал, но думал о его словах.

«Доверяй мне, – говорил Мариус всем своим видом. – Доверяй, ибо никто тебе не поможет больше».

Он умел настраиваться на вибрации другого. Это как поймать волну в воздухе между вами и плавно на ней покачиваться, врастая в ритм чужих тревог. Вот он уже в них – спокойный и устойчивый элемент. Если выдержать этот момент, то другой спроецирует на него все. Слова. Главное – слова.

– Мне нужна Санда, потому что с ней все их тайны. Я не обещаю тебе, что Санда избежит наказания. Может, она и не зло. Но она была его руками долгие годы. А ты… ты другое дело. Сильнее тебя самого в этой комнате тебя никто и не обвиняет на самом деле, – вкрадчиво струилась речь следователя навстречу обнаженному и израненному взгляду Александра. – Да, ты нелегальный мигрант. Ты знаешь многое о дилерах и даже дружишь с Сандой. Но ты ничего не делал. Формально похищениям не содействовал. Если не усугублять, выйдешь из воды сухим. Ну? Что скажешь?

Полетаев наконец что-то обдумал и вопросил сухим, ломким голосом:

– Где гарантии?

Мариус пожал плечами и возвел глаза к потолку.

– Не могу их дать. Пока. Но если ты просто знал о том, что она делает… это меньше, чем преступление.

– Лапшу мне не вешайте.

– И не думаю. Но хочу, чтобы ты осознал свое место в этой истории.

Лука словно растворился. Да и комната перестала существовать. Они сидели с Александром под светом тусклой лампы где-то вне всего сущего. И это пространство нигде держалось до тех пор, пока они говорили.

– Что с тобой произошло, что ты пришел в «Туннель»? – с легким сочувствием спросил Мариус, цедя интонацию с безупречной расчетливостью.

– Хотите знать?

– Хочу. Потому что не понимаю, что могло толкнуть студента-отличника на такой путь.

Александр искривил окровавленные губы в страшноватой улыбке. Но даже в таком виде мальчик оставался по-андрогинному смазливым.

– Пусть этот урод выйдет. Тогда скажу вам.

Он имел в виду Луку. Тот возмущенно раскрыл рот, но Мариус кивком указал ему на дверь. С большим неудовольствием ассистент вышел, и теперь они остались вдвоем. Мариус понимал, что выходка Луки была мерзкая, но трюк со злым и добрым полицейским сработал.

Атмосфера в комнате изменилась. Слова полились.

– Мой парень сел на кокаин. Я пахал на двух работах, чтобы его вытащить и оплатить долги. Мне не до учебы было. А когда меня турнули из университета и у меня были проблемы с визой, он послал меня. Хотя фирма его сестры могла пробить мне рабочую визу, и он даже мне это обещал когда-то. Такие дела, – издевательским тоном завершил он. – Я расплатился с его дилерами. Определил его в клинику. А он сказал мне, что моя виза – это мои проблемы.

Сейчас не нужно было ничего комментировать. Просто смотреть на него в молчании, без осуждения и гнева. Откровения этого парня походили на раскрытие цветка с окровавленными листьями.

– Когда я напивался в «Туннеле» и готовился к депортации, то разговорился с тогдашним барменом, Конрадом. Он сказал, что все мои беды можно решить, если я готов стать его помощником в делах клуба. Меня привели к Мельхиору… Да, к самому Кацу, он существует, хоть и мало кто его видел. Конрад сказал, что возьмет меня под свою опеку. Мельхиор согласился. Но я должен был исчезнуть для всего мира. Это мне удалось легче, чем запомниться кому-либо. Все было хорошо, пока вы не пришли.

– Почему ты не вернулся домой? – полюбопытствовал Мариус.

– Куда? – брезгливо скривился Полетаев. – У меня нет дома. Мне там житья не давали из-за моей ориентации. Знаешь, что с такими, как я, у нас делают? Выдавливают из общества, с работы, отовсюду. Бьют и насилуют. Со мной уже это было. И вот что я тебе скажу, Ионеску, мне нравятся мужчины, но не нравится, когда они из-за своих гомофобских комплексов увечат меня и занимаются надругательством над моим телом. Что еще ты хочешь знать? Вот тебе жалобная история, поплачь и отпускай меня. Я тебе не нужен. У меня ни хрена нет.

– У тебя есть информация о том, что происходит. Что ты скажешь про ритуал? Санда дала мне много намеков. Если бы она не хотела, чтобы я знал, то не сделала бы этого. Она не похожа на болтливого человека.

С промедлением Александр начал новый, уже совсем другой рассказ, от которого кровь стыла в жилах. Это был калейдоскоп зловещих образов. Санда и Родика. Шимицу и Зверь. Джокер-перевертыш. Подменыши. Тайный бизнес «Туннеля». Пособничество Рихарда Крупке. Культ матери. Анджей Новак. И Вальденбрух, где сходились все пути. Александр говорил без пауз, судорожно набирая воздух посреди недосказанных слов, и комната наполнялась чужими тайнами.

Мариус поднял руку, давая понять, чтобы Полетаев замолчал. Ему пришла идея.

– Приведи меня к Санде, раз ты ее друг. Я пойду следом. – Мариус склонился к его уху и прошептал: – А потом беги со всех ног. Если попадешься на глаза снова после, придется тебя забрать. Извини. Но кажется, ты умеешь растворяться. Сам сказал.

И он с улыбкой заглянул в его глаза. Они вернулись в обычный мир. Кристаллы пыли, горы папок вокруг. Четыре утра. Небо над Берлином рассветало тусклыми полосами, походящими на грязные разводы. Никто не произнес ни слова, но сделка была заключена.

Пряничный домик

Санда

Ночные дороги кажутся бесконечными. Земля едва отличима от неба. Впереди пара таких же одиноких машин, они кажутся привидениями на автобане. Я не понимаю, откуда у меня еще силы. Когда включается этот режим тревоги, я не могу спать и есть. Только двигаться дальше, напоминая самой себе тикающую бомбу, которую уже запустили, и осталось вести обратный отсчет.

Джокер рядом со мной в отключке. Зверь – позади, тоже не издает ни звука. В зеркале заднего вида я ловлю его лицо с опущенными веками.

Пальцы вцепились в руль как спаянные, а в голове – обрывки всех сказанных слов.

«Санда-крысолов… Заслуженный талант… Вокруг двери… Закрой дверь ритуала… Почему ты стала это делать, Санда?.. Что сделаешь с Родикой, когда найдешь?.. Тебе придется… Придется… ответить на этот вопрос…»

«Тебе придется меня любить».

Я захотела, чтобы снова что-то случилось, только так получалось отвлечься от мыслей о ней.

Но Джокер прав. Мне придется ответить на этот вопрос себе.

Что-то было сделано лишь наполовину.

Все это время