арыка под забором. Застоявшаяся вода стала черной. Нагнувшись, можно заметить полукруглый проем, ведущий во двор клиники.

Он опускается первым и вскоре исчезает. Мы неохотно лезем следом в противную холодную воду. Арык неглубокий, и фактически приходится ползти среди жидкой грязи через дыру на ту сторону.

– Вот скажи мне, почему у него с такими талантами разжиженная воля и мозги? – привычно ворчит Джей Пи. – Тут вам и акробатические трюки, и какие-то мутные прозрения, а спросишь, как его зовут, сразу мычит, как корова…

– Его сломали, – отрешенно замечаю я, разгребая путь.

– Чтобы так отутюжить личность, надо с самого начала вместо человека иметь кусок пластилина.

– Может, он и не был личностью никогда. Если Зверь и вправду из приюта, то мог быть травмирован с детства. Шимицу не создает ничего на пустом месте. Она шлифует то, что ей надо.

– Ну, тебе лучше знать.

Я ведь тоже не была крысоловом. Им пришлось стать.

– Не делай лишних движений. Мимикрируй под ребенка. Прими его суть. Доверять можно лишь тому, что неотчуждаемо от тебя самого. Стань их частью. Глядя на тебя, они не должны чувствовать разницу между вами. Вы – одно целое. Вы следуете вместе.

Эти тренировки походили на монологи. Шимицу говорила и заговаривала.

Но это правда. Дети всегда меня любили. Не ровесники. Младшие. Они стремились быть ближе, и я не знала, как на это реагировать. Моя реакция была обратно пропорциональной. Чем сильнее они ко мне тянулись, тем более отчужденной я себя чувствовала.

Мне пришлось этим воспользоваться, работая на Даду.

Лиллак и Дануша подначивали меня отвлечь чьего-то ребенка, потому что я была девушкой. Чумазые мальчишки-попрошайки вызвали бы больше подозрения. Я научилась устанавливать короткий контакт, показывать игрушку, заманивать ближе к себе, а затем всполошенно спрашивать, чей это ребенок, где же родители; создавая панику, пока эти двое обхаживали всех подряд, вынимая кошельки и телефоны.

Шимицу разглядела во мне что-то в ту ночь и все пыталась понять суть. Для чего меня можно использовать. Почти год я была на побегушках, организуя коммуникацию с нужными ей дилерами, передавая и получая посылки и письма. Наконец методом случайных наблюдений она заметила мои взаимоотношения с детьми.

Как маленький мальчик в ресторане смотрел на меня через перегородку очарованным, бессмысленным взглядом, пока родители не усадили его на место. Девочка в супермаркете, вцепившаяся в подол моей юбки. Еще одна малышка, завороженно побежавшая за мной через дорогу на красный свет, стоило мне по привычке улыбнуться ей.

– Они точно мотыльки, – заинтересованно бормотала Шимицу. – Как далеко они готовы пойти за тобой? Проверяла?

Любой талант, даже самый странный, нужно оттачивать, – это было ее кредо. Шимицу стала учить меня гипнозу – от психотропогенного до цыганского. Медицина и набор дешевых трюков. Ничем она не гнушалась.

– Надо заострить это странное обаяние до такой степени, чтобы оно уподобилось лезвию ножа. Тогда им можно будет резать.

Первым экспериментом стал ребенок случайной пары в Галерее Лафайет. Нужно было увести девочку и где-нибудь оставить. Я поймала взгляд наивных, любопытных глаз и притворилась, что я – секрет, который живет под ее кожей. Что понимаю все о ней и ее мире. Сложно облечь это состояние контакта в слова. Это просто настрой одного мгновения. И вот девочка уже топает ко мне на шатких, пухлых ножках, пока ее родители заняты изучением селективной парфюмерии.

Она ко мне – я от нее.

Никто не уводил эту малышку, она сама пошла. А уже у дверей я просто беру ее за руку. Она молчит и идет рядом.

Так я довела ее до метро «Фридрихсштрассе» и оставила у кофейни. Мадам Шимицу запретила звонить в полицию.

– Ты не должна о ней дальше заботиться. Мне важно, чтобы ты могла не только легко увести ребенка, но и также легко его бросить.

Я знаю, что ее успешно вернули. Продавщица, заметившая девочку, тут же заявила куда надо. Вероятно, родители до сих пор не могут объяснить, почему их ребенок оказался так далеко от них.

– Вокруг тебя магнитное поле, – угасающе шептал голос Шимицу. – Но ты можешь включать и выключать его. Оно активируется, когда ты того хочешь. Оно в твоей голове. Нащупывай этот переключатель. Фиксируй состояние, в котором они к тебе идут. Научившись его контролировать, ты сможешь толпы за собой вести. Толпы розовощеких, красивых детей.

То, что мы, попрошайки, делали по наитию, заговаривая зубы, имело свои названия. Усыпление волевого центра. Резонанс сознания. Фазы торможения. Речевые приемы, косвенное внушение, невербальное воздействие. Шимицу работала над моей речью, пластикой, взглядом. Учила пользоваться тем, что у меня есть, не спонтанно, а избирательно. Точечно. Мы вместе изучали эти темные структуры разума.

Со временем я стала делать это безотчетно, пробираясь в подкорку сознания и ползя по нему, как паук. Спустя два года я перестала замечать переход между нормальным состоянием и внедрением. Мне кажется, я уже всегда на этой грани.

Все это недоброе ученичество отпечаталось в моей памяти эхом бесконечно длящихся слов. Я впустила Шимицу в себя, и она заняла внутри меня пространство, которое не получается освободить.

Но иногда, когда она замолкает в моей голове, мне начинает казаться, что ни одно внедрение не бывает односторонним. Я тоже внутри нее.

В эти моменты я ощущаю ее страх – быть уничтоженной тем, что она создала.

Клиника похожа на изъеденный ржавчиной куб, ее стены в непонятных рыжих подтеках. Сквозь ветки голых деревьев здание выглядит непритворно жутко. Сверху на нас падают хлопья чего-то странного. Это не снег. Перетираю их пальцами, и они становятся серыми. С неба падает пепел? Объяснения явлению нет.

Следующую странность обнаруживаем на деревьях вокруг клиники. На некоторых висят красные ленты, отчетливо бросающиеся в глаза на фоне голых веток.

Вслед за порывом ветра раздается странный звон.

– Что за…

Мы подходим к одному из деревьев, и оказывается, что к лентам привязаны колокольчики. Они издают одинокий перезвон – самый неестественный звук в этом месте.

– А, вспомнил, – хлопает ладонью по лбу Джокер. – Это флешмоб тут был. Какие-то сопереживающие подростки пролезли на территорию клиники в самом начале и развесили, докуда дошли, колокольчики. Типа, символ возвращения. Чтобы пропавшие нашли дорогу назад. Подростков быстро поймали и вытурили, но дребедень эту не сняли. Прикольно, – и он дернул за ленту.

– Не видела ничего более нелепого, – ворчу я. – Вот уж помощь в поиске, развесить ленточки с колокольчиками.

– Ну, это типа как во время стихийных бедствий постить в интернете картинки «Помолимся», – хихикает он.

На самом деле колокольчики в этом месте производят жуткое впечатление. Я невольно