— О ней и так уже говорят, — сказала она. — Это обеспечило твое отношение к ней.

— Хорошо. Я горжусь тем, что пролил свет на такого прекрасного молодого драматурга.

Ее губы чуть тронула улыбка. Она боялась верить его словам. Гэвин понимал, что это такое — хотеть чего-то и в то же время бояться последствий.

— Смелей, любимая.

Она благодарно поцеловала его, а потом еще раз, пока они не оказались на ковре в объятиях друг друга. Позже он поднял ее на руки и, сонную, отнес в кровать. Растянувшись возле нее в постели, он почувствовал, как счастлив быть рядом с ней. Прошлой ночью ему ее так не хватало. В этом скромном домике он гораздо больше чувствовал себя дома, чем в особняке, где прошло его детство. Впрочем, где бы ни была Сара, там будет счастлив и он.

Он не должен ее потерять.

Когда Сара проснулась следующим утром, Гэвин уже ушел. Она чувствовала себя отдохнувшей и полной любви. При утреннем свете она ясно поняла, что вчера он спас ее от полного отчаяния. В его руках она могла думать только о нем, и ни о чем другом.

Конечно, она нервничала по поводу предстоящей премьеры. На подготовку остался только один день.

Она знала, что Колману и другим руководителям театральных трупп очень интересно, что у нее получилось. В конце концов, большинство из них отвергли ее пьесы. Они не гнушались ее талантом, когда дело касалось их собственных произведений, но она чувствовала, что они считают эту область своей территорией и не собираются встречать ее «Беспокойную вдову» с распростертыми объятиями.

Сара быстро оделась и спустилась вниз, чтобы посмотреть, чем можно утолить голод. После этого она поспешила в театр, готовая сделать тысячу запланированных на сегодня дел. Единственное, по поводу чего ей не нужно было волноваться, — ее роль. Гэвин так помог ей с репетициями, что она знала ее в совершенстве. Достаточно было сказать реплику, и Сара могла тут же продолжить. Она знала эту пьесу лучше всех — за исключением, может быть, лишь Гэвина, который, репетируя с ней, сыграл в ней все роли. Бо́льшую часть текстов он даже выучил наизусть.

Обычно она приходила в театр первой — так было и сегодня. Несколько минут она наслаждалась тишиной. Афиши были розданы и развешаны где только можно. Будет ли театр завтра полон или почти пуст — жребий уже брошен.

Она знала: кое-кто утверждает, будто Гэвин купил все это ради нее, и это была правда. Однажды она сама сказала ему то же самое. А он ответил, что только предоставил ей возможность.

Его вера в нее казалась непоколебимой. Благодаря ему она нашла в себе смелость оставить все страхи и начать осуществлять свою мечту.

Она надеялась не разочаровать его завтра — и в то же время знала, что он не будет разочарован. «Беспокойная вдова» — хорошая пьеса. Ее лучшая пьеса. Она давно имела дело с театром и научилась разбираться в том, что нравится публике.

Сегодня была генеральная репетиция в костюмах, и все пошло не так. Как это всегда бывает. Сара была суеверна и знала актерское поверье: если с генеральной репетицией вышли трудности, спектакль пройдет с успехом. Она повторяла это себе каждый раз, когда занавес не опускался или актер забывал свои слова.

Вечером она едва доползла до постели. Гэвина еще долго не будет дома. Он прислал ей записку, что придет сегодня очень поздно.

Она решила подождать его. Закрыв глаза, она сказала себе, что это лишь на минутку, чтобы снять напряжение. Но вместо этого провалилась в глубокий сон.

Проснувшись, она никак не могла прийти в себя и, оглядевшись, поняла, что еще ночь. Не нащупав Гэвина рядом, она поняла, что в кровати его нет, но все-таки чувствовала, что она не одна. Он был где-то здесь.

В коридоре Сара оставила зажженную свечу. Накинув халат, она подошла к двери и открыла ее. В доме было тихо. Взяв свечу, она подошла к лестнице и взглянула вниз, в темноту. Если Гэвин был там, почему он не зажег свет?

— Гэвин?

Ответа не было, и все же она была уверена, что он здесь.

Она спустилась по лестнице в гостиную и там нашла его. Он сидел в круге лунного света, потягивая виски.

Она подходила к нему, а он глядел на нее так, словно она помешала каким-то глубоким раздумьям.

— Почему ты не зажег свечу? — спросила она.

— Мне хотелось посидеть в темноте, — ответил он. — Ты когда-нибудь замечала, что в полной темноте можно почти представить себе, что ты исчезла?

Странное замечание. Все предчувствия говорили Саре, что что-то не так, и, поставив свечу на стол, она села на стульчик для ног рядом с его стулом.

— Ты хочешь исчезнуть?

Его пронзительные глаза встретились с ее взглядом. Он не ответил.

— Гэвин, что случилось? Скажи мне.

Его брови сдвинулись. Челюсти сжались.

— Это из-за билля о расходах? — спросила она. Она знала, как его огорчает то, что этот необходимый закон так трудно провести через Палату общин.

Он покачал головой. По его насмешливой улыбке она поняла, что билль — это ерунда.

Она взяла у него из рук бокал и сделала большой глоток. Поставив бокал на пол рядом с собой, она почувствовала, как тепло виски разлилось по всему ее телу.

— Почему же ты сидишь здесь один? — спросила она и, подумав минутку, добавила: — О чем ты не хочешь мне рассказывать?

Он вздрогнул.

— Ты так хорошо меня знаешь.

— Есть причина, по которой ты не поднимаешься.

Гэвин кивнул. А потом произнес:

— Я должен жениться.

На какой-то краткий, счастливый миг сердце Сары подпрыгнуло при этих словах, но тут же она поняла, что он имеет в виду не ее. Он был огорчен не тем, что собирался жениться на ней. Она — любовница. Актриса. Не принадлежащая к кругу женщин, на которых женятся порядочные мужчины.

Она это знала. Это было известно всему миру. У нее не было права чувствовать себя оскорбленной. Или обманутой.

Эта минута должна была когда-нибудь наступить. Она только думала, что это случится не так скоро, что у них будет больше времени, чтобы побыть вместе.

Или что она вообще не настанет. Она обманывала саму себя, убеждая, что это неважно.

Но это было важно.

— Да, конечно, — пробормотала она, удивляясь, что может говорить, несмотря на сжавший горло спазм.

— Есть определенные ожидания, — сказал он, словно пытаясь объяснить то, что не мог принять. — Мне необходим наследник.

Эти слова пронзили ее сердце, словно тонкие стрелы. Наследник, ребенок… Если бы он попросил у нее душу, она, не колеблясь, отдала бы ему ее. Но дети — другое дело. Она никогда не сможет дать ему ребенка.

Ей стало трудно дышать, мысли иссякли.

— Мне нужно поспать, — наконец проговорила она, спеша скорее уйти из комнаты, прежде чем выдаст себя.