— Рассказывал? — Настя ответила непростительно громко, но что поделать: голос плохо слушался. — Все уши прожужжал вашей баней.

— Даже не проси сейчас топить, не уговоришь…

Кеша прижался лбом к ее горячему лбу всего на мгновение, но этого мгновения хватило, чтобы Настю окатило ледяным душем. Он понял, что она все поняла. А вот хотел ли, чтобы мышка оказалась такой смышленой, непонятно.

— Ешьте, пейте и идите спать. А я пойду лягу уже сейчас. Спокойной вам ночи.

— Спокойной ночи, — пролепетала в ответ Настя, а Кеша просто брякнул:

— Иди спи. Мы со всем разберемся, — а потом повернулся к Насте с полной вилкой. — Ее голубцы божественны. Ты просто обязана их попробовать…

Настя покорно открыла рот и закрыла.

— Извини, что я вот так грубо, — Настя еле могла жевать, потому что Кеша до боли стиснул ей плечо. — Они другое поколение. Им вот так нельзя в лоб говорить, что мы только вчера познакомились. У моей мамы тоже нервы последнее время ни к черту из-за Лидки. Нельзя волновать ее еще и нашими проблемами. Пусть думает, что у нас все хорошо. А у нас ведь все хорошо, верно? — Настя с трудом проглотила голубец и кивнула. — Вкусно? Хочешь еще? — Она отрицательно мотнула головой. — Не переживай, и твоя мама успокоится. Я не дам никому повода нервничать.

Настя снова кивнула. Еще более нервно. Ей уже не хотелось никакого чая. Только спать. До самого раннего утра пятницы. Но Кеша налил ей чая и протянул кусочек нарезанного матерью рулета. Лимон горчил. Или это не давали покоя горькие мысли о том, что Кеша смог сделать то, что не смогла она — быстро отыскать замену своей любви, вышибить клин клином. А она… Она заменяла им старую любовь лишь в теории — на практике оказалось все намного хуже: она влюбилась — влюбилась глупо и бесповоротно. А ведь обещала себе — никогда больше, потому что это больно. Ох, как же это больно…

— Я принесу твой рюкзак из прихожей, — Кеша поднялся из-за стола. — Ничего не убирай. Нам надо спать. Завтра за руль.

— Я не могу такой стол оставить…

— Ты что, моей матери боишься? Да мы его всю жизнь с Лидкой таким оставляли. Брось, пошли…

— Я не могу… Дай хоть в раковину отнесу.

— Вот тоже мне чистюля нашлась…

И он взял свою тарелку с чашкой. А Настя — свою.

— Лучше рулет заверни, — обернулся Кеша от раковины, чтобы забрать у Насти чашку и ополоснуть. — А то Тимка увидит, и тогда гречневую кашу буду есть я.

— Ты действительно не любишь гречку?

— Терпеть не могу. Меня ей в детстве перекормили.

— А меня манной кашей.

— А вот я манную люблю. Но можешь не варить. Переживу.

— А я и не умею ее варить.

— Придется научиться…

Чему? Варить манку? Или отвечать на его поцелуи прижатой к раковине.

— Прости. Забыл, что небритый…

Он отстранился, а она всего-то подняла руку, чтобы вытащить изо рта попавший туда длинный волос, а совсем не для того, чтобы прикрыть ладонью колючий подбородок, который и колючим-то не был.

— Умоемся в верхней ванной. Там есть моя щетка.

— А мы никого не разбудим?

— Если не будем топать, как слоны, то нет…

Настя шла совсем на цыпочках. Шум подняла только, когда отрывала на дне рюкзака зубную щетку. Ванная комната у них, как дома. У него дома. Если сравнивать с их с мамой квартирой, то, конечно, небо и земля — не в их пользу. По дизайну все очень просто, но плитка дорогая, это ж видно. Добротный цвет малахита. Про душевую кабинку вообще говорить не приходилось — наверное, как и в городе, с гидромассажем. Хоть Настя его и не включала, но как выглядит внешне такая кабинка, знала.

— Пошли…

Лестница продолжала уходить вверх. Откуда здесь взялся третий этаж?

— Это курятник. Мы его специально для домашнего кинотеатра достраивали. И это мое любимое место в доме. Надеюсь, оценишь. Не фильмы — это как-нибудь в другой раз, а диван. Отца жаба душила, но я уломал. Тимка, конечно, уже фломастерами изрисовал, но свою основную, не эстетическую функцию, старый диван выполняет на все сто процентов.

Она вошла в комнату первой. Потолки чуть больше двух метров. К тому же скошена задняя стена: а в ней, как в нише, огромный угловой диван. Сейчас разложенный и превращенный в поле сражения подушками. На противоположной стене висел огромный телевизор с колонками. А под ним на тумбочке стоял раскрытый ноутбук с погасшим экраном.

— Все по-старинке еще. Этому кинотеатру сто лет. Но не вижу никакого смысла что-то переделывать. Маленький ребенок, собака…

— Какая собака? — Настя чувствовала себя нехорошо. Голова кружилась, точно она выпила не чай, а коньяк.

— Эйты. Другой у нас нет. Пока во всяком случае.

— А… Я не поняла…

Она уже ничего не понимала. Он говорил о них, будто о настоящей паре. Но были ли они таковой? И будут ли? Хотелось заглянуть в глаза, но Кеша уже нагнулся к дивану, чтобы вытащить из него два пледа. Один сразу бросил Насте, и та закуталась в него, чтобы скрыть дрожь. А то он ее не заметил? Даже если глаза подвели, то его мужское чутье не должно дать сбой и на этот раз. Как и здравый смысл — он раскусил ее в два счета. А вот она не в состоянии понять странного принца, хотя Кеша и швырял факты своей личной жизни ей в лицо один за другим, совершенно не стесняясь.

Кеша снял только пиджак, бросил его на пуфик у стены и как-то странно, точно выжидающе, посмотрел на Настю.

— Настюш, это как в студенчестве. Когда вдруг остаешься у друзей, хотя честно рассчитывал доползти до дома.

Что он имеет в виду, Настя не поняла. Не поняла даже, как Кешины пальцы оказались переплетенными с ее пальцами, чтобы заставить их застегнуть верхнюю пуговицу джинсов, которую она секунду назад расстегнула.

       — Только ремень сними. С ним спать неудобно.

Она ткнулась носом в футболку брата — Кеша зажал ее плечи руками, аккуратно вынимая ремень из каждой шлевки. И вот наконец тот с гулким стуком ударился об пол, но Настя не отстранилась, пока Кешины пальцы не взобрались по позвоночнику к ней на плечи. Тогда она тоже осталась на месте. Только откинула голову. Ждала поцелуя.

— И я специально не побрился сейчас, — сказал хрипло Кеша и стиснул губы.

Она смотрела ему в глаза, но не видела лица — все плыло, закрывалось веером ресниц. Глаза слипались, но Настя силилась держать их открытыми в надежде получить хотя бы один, пусть самый краткий, но все же поцелуй. Но Кеша вдруг резко шагнул в сторону и одним движением вытянул из брюк черный пояс, чтобы бросить рядом с ее белым.

— Настюш, ложись к стенке, — сказал он еще более глухо, оставаясь к ней спиной. — Я тут с краю. Пледа два. Так что не замерзнем. Они теплые.