– Это тяжелое поражение? – глухо спросил Маркус.

– Это начало конца.

– А новое оружие? А мой «фауст»?

– Прости за откровенность, твой «фауст» может оказаться мальчишеской рогаткой против танковых лавин русских.

Беккер осторожно высвободил свою руку из рук Маркуса.

– Я слышал, твой помощник продолжает работу над усовершенствованием «фаустпатрона»?

– Мы наняли еще одного инженера по сплавам из фирмы БМВ. Это коллаборационист из России. Тешу себя надеждой.

– Ну, выздоравливай. – Беккер глубоко вздохнул. – Если тебе доведется вернуться в Розенхейм, поклонись Эльзе и твоему отцу. Недолюбливал я баламута, да что поделать – сестра с ним была счастлива.

– Отец к старости стал вполне деловым человеком. Он даже расщедрился на кредит для моих лабораторных работ, правда с пятнадцатипроцентной надбавкой.

– Это слишком большая цена!

– Он посчитал, что «фауст» принесет много пользы Германии, и решил подзаработать.

Беккер ничего не сказал. Он медленно поднялся, коснулся пальцами морщин на лбу Маркуса.

– Мне пора. Прощай…

На другой день в госпиталь приехала фрау Ута. Сдержанно она объявила, что вечером после возвращения от Маркуса в своем домашнем кабинете генерал застрелился. Прибывшие гестаповцы сразу опечатали все его бумаги. Среди них находился объемистый пакет, адресованный ему, Маркусу. Что было в нем – прощальное ли письмо, какие-то инженерные расчеты или просто советы, – фрау Ута не знала. Она сожалела, что не смогла выполнить последнюю волю мужа – передать этот пакет племяннику.

– Кажется, я понял его, – проговорил Маркус и рывком отвернулся к стене. От нее пахло хлоркой и масляной краской, какими красят стены во всех госпиталях мира.

Апрель 1943 года

Вздохнут леса, опущенные в воду,

И, как бы сквозь прозрачное стекло,

Вся грудь реки приникнет к небосводу

И загорится влажно и светло.

Из белых башен облачного мира

Сойдет огонь, и в нежном том огне,

Как будто под руками ювелира,

Сквозные тени лягут в глубине.

И чем ясней становятся детали

Предметов, расположенных вокруг,

Тем необъятней делаются дали

Речных лугов, затонов и излук.

Горит весь мир, прозрачен и духовен,

Теперь-то он поистине хорош,

И ты, ликуя, множество диковин

В его живых чертах распознаешь.

Николай Заболоцкий. «Вечера на Оке»

В Лейпциге задерживаться не стали. Несколько часов до экспресса Мюнхен – Вена, который следовал через Розенхейм, потратили на то, чтобы купить чемоданы и разные вещи, необходимые для достаточно обеспеченной немецкой семьи. Затем с почты железнодорожного вокзала Йошка послал телеграмму в Швандорф Марте Регнер, жене фельджандарма в Славянске. Он просил быть у пятого вагона экспресса, который проследует через Швандорф в полночь 2 апреля.

Если весна 1943 года в России затянулась и на земле долго лежал снег, то в южной Германии белым цветом покрылись вишневые и яблоневые сады, было тепло, солнечно, люди ходили в летних одеждах.

Мелькали маленькие городки с красными черепичными крышами, извилистые речушки с арочными мостами, проносились желтые будки стрелочников, и плыли мимо поля, где растили крестьяне горох, бобы, гречиху, озимую пшеницу.

В Швандорфе поезд останавливался на пять минут. Йошка подбросил на руках увесистый тючок, зашитый в белую наволочку, спросил с грустной улыбкой:

– Интересно, что успел нахапать наш любезный жандарм Регнер?

– Да уж не пышки с изюмом, – отозвался Павел, глядя на пристанционные пути, забитые товарными составами.

Поезд стал тормозить. На ярко освещенном перроне Йошка сразу угадал полногрудую рослую Марту в просторном плаще, какие носят беременные женщины. Словно танк, она устремилась к пятому вагону, где на приступке стоял Йошка с посылкой в руках.

– Это ты телеграфировал из Лейпцига? – крикнула Марта чуть ли не басом. – Что с Эрхардом?

– Жив и здоров, – ответил Йошка, несколько удивленный фамильярным «ты». – Возьмите его посылку.

– Что в ней? – Марта взяла тючок, словно бомбу.

– Не знаю, но письмо в посылке есть наверняка. Два раза звякнул колокол. Коротко гуднул паровоз.

Вагоны, обменявшись ударами амортизационных тарелок, сдвинулись.

– Спроси Эрхарда, помнит ли он мясника Хетля? У него-таки умерла его стерва. Теперь с ним имею дело я! – крикнула Марта вдогонку, но вдруг замахала рукой. – Нет-нет! Ничего не говори! Я напишу сама!

«Вот так, еще один солдат фатерлянда приобрел рога», – подумал Йошка, прилежно махая рукой до тех пор, пока мужеподобная Марта не скрылась из виду.

В Розенхейм поезд прибывал на рассвете. Он замедлил ход задолго до вокзала и двигался на малом ходу мимо товарных складов, водозаборников, тележек с коричневыми брикетами малокалорийного бельгийского угля, на котором работали локомотивы в рейхе. Наконец поезд вполз под арочное укрытие вокзала. Паровоз с шумным выдохом выпустил пары. Здесь не было привокзальной суеты, издерганных пассажиров, снующих взад-вперед носильщиков, толкающих тележки и орущих на зевак, чтобы расчистить дорогу. Носильщиков вообще не оказалось. Пришлось чемоданы нести самим.

Полицейский у входа на городскую площадь безучастно смотрел на прибывших пассажиров и удивленно вскинул выцветшие брови, когда Павел спросил, где находится стоянка такси.

– Боюсь, но в этот час вряд ли вы скоро дождетесь машины, – сказал он и тут же осведомился: – Как далеко вам ехать?

– На Максимилианштрассе.

– Вы быстрее доедете на трамвае. Шестая остановка.

Павел поблагодарил полицейского, махнул Йошке в сторону трамвайной остановки под полосатым тентом. Тот, сгибаясь под тяжестью, поволок к ней чемоданы.

Позванивая колокольчиком, скоро подкатил игрушечный бело-голубой трамвайчик на непривычно малых колесиках. Пожилой вагоновожатый в черной суконной форме дождался, когда зайдут пассажиры, тренькнул звонком и сдвинул рукоятку реостата. Трамвайчик, мягко покачиваясь на стыках узких рельсов, покатил по спящему городу.

– В нем много провинциального, – шепнула Нина. Ее тоже вроде бы стал убаюкивать сонный город.

Павел обеспокоился, что приедет к матери военнопленного лейтенанта Артура Штефи слишком рано. Лучше повременить.

– Обратно трамвай пойдет каким путем? – спросил он кондуктора.

– Свернет на кольцо, затем вернется к вокзалу и встанет на этот же маршрут, – вежливо ответил кондуктор.