С Пенелопой Бинош отец познакомился спустя два года после развода. Мне тогда было десять, отцу тридцать два, а Пенелопе всего двадцать – она могла бы сойти мне скорее за старшую сестру, нежели за мачеху. И всё же двенадцать лет разницы в возрасте не помешали этим двум стать по-настоящему счастливой парой.

Мой отец начал встречаться с Пенелопой, когда та уже была на втором месяце беременности. Об этом никто, кроме нас троих, не знал и так и не узнал. Отец, по уши влюблённый в девушку с карамельными волосами и огромными голубыми глазами, её смех “колокольчиком” и скрипичную игру, женился на ней уже спустя два месяца после их знакомства. Пенелопа с самого начала не скрыла от него своей беременности и это только сильнее подкупило его. О биологическом отце ребёнка знали только Пенелопа и, возможно, мой отец, и больше никто. Я ничего не знаю о том, кто мог бы быть биологическим отцом Ирмы, да мне и неинтересно. Мой отец сделал всё для того, чтобы скрыть его тень в величии своей, и я не собираюсь нарушать его волю, по крайней мере до восемнадцатилетия Ирмы.

Отец с Пенелопой поженились в Париже. У отца к тому времени кроме меня не было близких родственников, у Пенелопы же, всё детство кочующей из одной приёмной семьи в другую, родственников и вовсе никогда не было, так что у прессы не возникло вопросов относительно того, почему Тристан Риордан решил провести церемонию бракосочетания тихо и без лишних зевак. А уже спустя пять месяцев после свадьбы у нас родилась Ирма. Мой отец принял роль отца чужого ребёнка с величайшей ответственностью и благодарностью за доверие его матери. Ещё до рождения Ирмы он позаботился о том, чтобы имя девочки было созвучно с фамилией Риордан. Тристан Риордан – Дариан Риордан – Ирма Риордан. Идеальное звучание. По крайней мере, так сочла Пенелопа, когда отец, поглаживая её огромный живот, впервые произнёс это имя – Ирма Риордан. Впоследствии отец полюбил Ирму так сильно, что в первые месяцы после её рождения забыл о моём существовании. Не знаю, почему я тогда не обиделся на это и как мне удалось избежать детской ревности, но, наверное, всё потому, что я сам был слишком поглощён появлением младенца в нашем доме.

Пенелопа была замечательной мачехой. Думаю, на её нежном отношении ко мне сказалось её сложное детство. Впрочем, оно сказалось на многом.

В свои двадцать лет она уже была знаменитой скрипачкой, однако за месяц до знакомства с моим отцом у неё неожиданно дрогнула рука. Думаю, это нервное. Её воспоминания о прошлом умудрялись портить её настоящее, по крайней мере до тех пор, пока она не познакомилась с Тристаном. Однажды я случайно услышал их разговор, в котором она рассказывала о том, что впервые сбежала из дома в пятилетнем возрасте. Из-за этой проблемы она впоследствии сменила двенадцать приёмных семей, но с возрастом, из-за постоянных переездов, смен школ и людей вокруг, её проблема лишь усугублялась. Она говорила, что единственным, что спасало её от побегов, была скрипка. Скрипка, в итоге, её и спасла, дала ей крышу, пищу и признание…

Когда Ирма впервые сбежала из дома, я сразу вспомнил этот разговор Пенелопы с отцом. Я ни на секунду не сомневался в том, что Ирма унаследовала дромоманию от своей матери. И с тех пор, как приступы дромомании оставили Ирму так же резко, как и настигли её, я живу под постоянным напряжением от мысли, что это может вновь возобновиться, и я вновь рискую оказаться бессильным. Я не хочу вновь воевать, но на сей раз я подготовился к битве. Прежде, чем стать моей жаждой, Таша была орудием в предупреждении боевых действий, и пусть её положение изменилось, я всё ещё надеюсь на то, что в случае начала бомбёжки Таша станет той самой сиреной, которая предупредит меня прежде, чем бомбы разнесут в щепки нашу с Ирмой крышу. Однажды, когда Ирма заявит свои права на трон RioR – а она заявит, я её знаю – я расскажу девчонке о её неизвестном происхождении, а до тех пор мы с ней продолжим жить так, словно мы не посторонние друг другу люди.

Ирма мне не сестра. По факту она мне вообще никто. Просто девчонка носящая фамилию моего отца по его прихоти. Не полюби мой отец её мать так сильно, что ради её желания перебраться на выходные с Айл-оф-Льюис на Саут-Ист, вместе с ней разбился на вертолёте, не факт, что я бы так сильно привязался к этому постороннему для меня человеку, постоянно портившему воздух содержимым своих памперсов и дико орущему из-за режущихся молочных зубов. Возможно Ирма не такая уж и круглая сирота, и где-то в этом мире всё ещё жив её неизвестный отец, у которого, быть может, есть и другие дети, однако едва ли факт существования Мэй Хоран (сейчас её, естественно, зовут по-другому, но меня это мало интересует) даёт мне право считать, будто у меня есть ещё кто-то, кроме себя самого. Это доказало появление этим утром на моём пороге всё ещё красивой женщины, которой когда-то, поддавшись соблазну, пришлось понести за свою красоту серьёзные последствия. Она рано забеременела и всё-таки родила меня, ведь религия запрещает аборты. Из-за этого, из-за моего рождения, ей пришлось ждать лишние восемнадцать лет, прежде чем сделать то, чего она по-настоящему хотела от своей жизни ещё до моего рождения. Откуда у молодой девушки была такая тяга отрешиться от всего мира? Я не знаю. Однако, возвращаясь к смутным рассказам отца об этой женщине, подозреваю, что её прошлое могло быть серьёзной тому причиной. Возможно, будучи подростком, она стала одной из пяти человек, причастных к пожару, в котором едва не погибли другие подростки, но я об этом мало что знаю, да и не уверен, что вообще хотел бы знать, почему моя мать решила, будто монастырю она нужнее, чем мне. В этом вопросе я ничего не знал наверняка.

Сегодня был третий раз после развода моих родителей, когда я встретился со своей матерью. Она внезапно мелькнула в моей жизни фотовспышкой, чтобы зачем-то сообщить мне о том, что возможно навсегда уезжает в Индию, в город Пури в штате Орисса. Я и прежде лишь примерно знал, где можно её искать, и никогда не пытался этого делать, так зачем же мне было знать о том, где она будет находиться теперь? Нам ведь было одинаково всё равно на существование друг друга. Я читал это в её глазах, она же читала то же в моих. Тогда зачем? Мы не семья. Если я когда-то и смогу создать семью, эта красивая женщина никогда не станет её частью, и не потому, что мне этого не хочется, хотя и не без этого тоже, а потому, что этого не хочется ей самой. И всё же я принял её этим утром и попрощался с ней тепло. Так, как если бы знал, что больше никогда её не увижу. Я видел это по её бледной коже, впалым щекам, потемнению вокруг её светлых глаз и неожиданно хрупким пальцам, аккуратно перебирающим чётки. Эта встреча – всё, что останется между нами, и то, что подвело итог наших так и не состоявшихся отношений. Могли ли ей помочь мои деньги? Возможно когда-то, но уже не сейчас. Время было упущено, и упустили мы его вместе, а нам даже не обидно. Если нам и осталось, что только попрощаться – это уже можно считать везением. С отцом попрощаться у меня не было шанса.

Я разминулась с Эсми и её трехлетней дочкой, с которой сегодня она приходила к Хьюи. Весь последующий час Хьюи только и говорил о малышке Бонни, и это могло бы надоесть кому угодно, но только не мне – я готова была беспрерывно ловить каждое его слово, даже если он повторялся. Я слишком долго слышала от него лишь молчание, теперь мне был необходим его голос.