— Стоит попробовать то же самое в условиях Института, — заметил доктор Чико, придирчиво рассматривая скальпель на свет лампы. — Уверен, что таких симбионтов можно создавать искусственно.

Буке казалось, что он находится в вязком кошмаре, из которого никак не получается вырваться. Безумно хотелось проснуться. Чтобы все речи этих психов остались там, где им и положено быть — в тяжелом, болезненном сне… Только вот проснуться никак не получалось, и вскоре холодное острое лезвие скальпеля коснулось кожи.

Это была совсем другая боль. Он и не знал, что боль бывает разной. Он вообще до этого момента и понятия не имел, что значит настоящая боль. Его крик разнесся по лаборатории, заставляя «исследователей» морщиться и отвлекаться от дела.

— Как бы его заткнуть, не используя анестетики? — стирая с лица мелкие брызги крови, проговорил доктор Чико. — Невозможно работать!

— Разве что кляп? — пожал плечами доктор Бах. Сделал знак куда-то в сторону. Рядом возник один из наемников. Молча скомкал и затолкал в Буке в рот какую-то грязную тряпку.

— Главное, чтобы не задохнулся и язык не проглотил, — озабоченно заметил доктор Чико. — Кислород бы ему…

На лицо легла мягкая прозрачная маска, от которой куда-то уходил черный гофрированный шланг вроде противогазного. Бука давился кляпом, но дышать теперь действительно стало легче. Хотя он предпочел бы просто потерять сознание. Но как он ни заставлял самого себя вырубиться — ничего не получалось, несмотря на адскую, все нарастающую боль, которую еще больше усиливало осознание того, что его режут — прямо здесь и сейчас, режут, как какую-нибудь свинью на бойне. Да что там — свинью хотя бы предварительно умерщвляют. А его лишили даже права на крик, и все, что он может, — лишь заходиться в глухом мычании…

— Думаю, достаточно для начала, — придирчиво оглядывая результаты своей работы, решил доктор Чико. Теперь он устало вытирал окровавленные руки прямо о халат. По белой ткани расползались грязно-багровые кляксы. — Зажимы вроде на месте, отвод крови — тоже. Можешь попробовать поработать с эндоскопом.

За дело взялся доктор Бах. Он принялся ковыряться в свежей ране, запихивая поглубже трубку со световодами. В окуляр он даже не смотрел: все отражалось на мониторе. Экспериментаторы негромко обменивались мнениями по поводу дергающейся, неясной картинки. Слова и фразы сливались в бесконечный поток, словно на незнакомом, чужом языке. Змея эндоскопа копошилась в глубинах плоти, заползая все глубже, расталкивая и без того покалеченные ткани.

Тем временем Бука вроде бы начал привыкать к этой бесконечной боли. Или дело было в другом? Тот голос — неужто он сдержал обещание? Бука с надеждой прислушался к ощущениям.

Точно — боль уходила. Наверное, в другое время это могло бы показаться безумным, но в этот момент он испытал радость. Радость — и неописуемое, ни с чем не сравнимое блаженство. Оказывается, нет большего наслаждения, чем простое отсутствие боли. Только ради того, чтобы понять эту элементарную истину, стоило пережить весь этот ужас.

— Чудненько! — довольно потирая руки, сказал доктор Чико. — Мы просто молодцы, как считаешь, а? — и замер, разглядывая расплывшееся в улыбке лицо «подопытного». Приблизился, пощелкал пальцами у него перед глазами, шлепнул по щеке.

— Он как там, в порядке? — с сомнением поинтересовался второй экспериментатор. — Может, кислородом обдышался?

— АД в норме, — взглянув на монитор, сказал доктор Чико, — пульс шестьдесят. Но реакция и вправду странная. Может, мы случайно нерв какой зацепили?

— Гадать можно до бесконечности, — склонившись над Букиным лицом, холодно сказал его «коллега». — Давай-ка, запускай в разрез зонд. Пощупаем наконец эту штуковину…

На этот раз доктор Чико смотрел не на монитор. Он припал к окуляру эндоскопа, азартно запихивая в межреберный разрез тонкий и гибкий кабель зонда с острой иглой на конце. Мерзавец будто бы играл в необычайно забавную игру. Только теперь Бука мог отстраненно наблюдать за происходящим, будто оно не касалось его вовсе. Он смотрел в эти человеческие с виду лица, стараясь не думать, кто или что избавило его от естественной для НОРМАЛЬНОГО человека боли.

— С ума сойти! — продолжая пялиться в окуляр, горячечно шептал доктор Чико. — Оно действительно как живое! Даже пульсирует синхронно с сердцем! Оно реагирует на импульсы, как живая ткань! Вот это я называю настоящим открытием! Да мы с этим весь Институт за горло возьмем! Они перед нами на полусогнутых бегать будут, падлы!

— Хватит восторгов! — поморщился доктор Бах, небрежно щелкая клавиатурой. — А ну-ка, посмотрим на пределы ее реакций. Повышаю напряжение!

Сухие пальцы принялись медленно поворачивать черный верньер. Доктор Чико азартно крутил резкость окуляра, продолжая проталкивать вперед шнур зонда. Он даже начал похрюкивать от восторга, выкрикивая какие-то неразборчивые фразы.

И вдруг замер. Что-то громко хлопнуло — и тут же где-то за спинами «экспериментаторов» с треском рассыпалась лампа «дневного света». Запахло озоном.

— Что такое? — невольно обернувшись, настороженно произнес доктор Бах. Посмотрел на приятеля. — Ты слышал?

Тот не ответил. Из его пальцев вывалился и змеей зашуршал к полу эндоскоп. И Бука с каким-то отстраненным удовлетворением увидел: у доктора Чико теперь не было глаза. Более того — глазница была черная, будто бы выжженная изнутри. И, похоже, не только глазница. Словно в довершение картины из провала на месте глазного яблока, из ноздрей и краешка полураскрытого рта поползли темные струйки дыма. Мгновением позже труп повалился набок и с глухим стуком растянулся на полу. Запоздало подскочили двое наемников — и замерли, не зная, что делать.

Некоторое время доктор Бах сидел неподвижно, молча глядя на тело товарища. Странно посмотрел на Буку, молча встал, сунул руки в карманы халата и в задумчивости отошел в сторону. Бука так и остался лежать — с кляпом во рту, исполосованный скальпелем, с зияющей раной и торчащими из нее инструментами, с впившимся в плоть зондом.

Бука тихо засмеялся.

И тут же вокруг стало происходить нечто невообразимое. Он не мог видеть всего этого, так как по-прежнему был не в состоянии пошевелиться. Но будто кто-то услужливо спроецировал картинку прямо в мозг. И стал виден весь этот просторный зал, наполнившийся вдруг тонкими длинными разрядами — словно лабораторию вдруг опутала невероятная паутина из молний, протянувшихся от стены до стены, от пола до потолка. И все они будто бы брали начало прямо из зияющей в груди раны, которую теперь наполняло странное, почти приятное тепло.

Люди, казалось, не замечали всего этого. Они были поглощены другим, не менее пугающим зрелищем. Мертвые твари из «коллекции» в огромных стеклянных сосудах вдруг вздрогнули, зашевелились — и отчаянно заметались, взбивая в пену консервирующую жидкость. Даже сквозь толстое стекло был слышан жуткий приглушенный рев. Наемники в страхе попятились, неуверенно поднимая оружие. Происходящее было недоступно их пониманию, впрочем, как и пониманию наблюдавшего за этим Буки. Невидимые молнии продолжали бесноваться с нарастающей силой, пока самые мощные из них не ударили в стекла гигантских «колб». Жидкость в них вскипела — и мощные стекла принялись оглушительно лопаться одно за другим. С яростным ревом, в клубах зловонного пара ожившие «образцы» вырвались на свободу, бросившись на обалдевших от происходящего наемников. Впрочем, ни вид этих тварей, ни вонь, ни захлестнувшая пол жидкость вперемешку с осколками стекла не помешали им мгновенно открыть огонь. Это не спасло одного из них, которому слетевшая с «постамента» химера вмиг оторвала голову. Метнувшуюся в сторону людей псевдособаку изрешетили прямо в воздухе, и теперь, лежа на полу в лужах консервирующего раствора, она продолжала бесцельно перебирать лапами. «Воскресшие» твари были не так сильны, как их живые аналоги. Потому наемникам удалось остановить большинство из них, разнеся в брызги головы с оскаленными пастями. Правда, ценой еще одного из своих рядов, которого сбил с ног оживший труп кабана, мгновенно вцепившийся жертве в глотку.