— Ты хочешь стать со мной вся мокрая и намыленная, детка? — Спрашиваю я, любя эту более уязвимую сторону, которую она позволяет видеть только мне.

— На днях, после того как я вернулась домой, Стелла и Калли присмотривали за мной. Приготовили мне ванну и пытались заставить меня почувствовать себя лучше, пытались помочь мне забыть, как больно было смотреть, как ты уходишь от меня.

— Эм, я…

— Нет, — быстро говорит она, обрывая меня. — Я говорю это не для того, чтобы заставить тебя чувствовать себя плохо. Я знаю, почему ты это сделал. По той же причине, по которой я поступила так с тобой.

— Я боялся, что ты не захочешь меня, — все равно объясняю я, зная, что она никак не могла чувствовать то же самое, когда поворачивалась ко мне спиной. — Я боялся позволить тебе увидеть все, что я действительно хотел, а ты швырнешь это мне в лицо. Я был трусом. И я должен был быть рядом с тобой. Я должен был быть тем, кто отвез тебя домой, и я должен был сидеть вместе с тобой в той ванне с пеной и помочь стереть воспоминания.

Выражение ее лица смягчается при виде картины, которую я рисую для нее, и она крепче прижимается ко мне.

— Тогда наверстай упущенное сейчас, — предлагает она, еще раз оглядывая ванну.

— Я не могу придумать ничего, что бы я предпочел сделать сейчас, — честно говорю я, отпуская ее и держа за руку, когда она заходит в огромную ванну.

Я забираюсь в воду сразу за ней и погружаюсь в обжигающе горячую воду, мою кожу покалывает, пока я почти полностью не погружаюсь.

Эмми остается стоять, глядя на меня сверху вниз с чем-то похожим на благоговейный трепет на лице.

— Я попыталась представить, как ты мог бы выглядеть в окружении пушистых пузырьков. Оказывается, у меня дерьмовое воображение, потому что я не придумала ничего столь невероятного, как это.

— Я стремлюсь доставить удовольствие, Мегера, — протягивая руку, я переплетаю свои пальцы с ее и тяну ее вниз, усаживая перед собой и обхватывая обеими руками и ногами.

— Прости, что я не позаботился о тебе так, как должен был, — тихо извиняюсь я.

— Тео, нет. Я…

Прижимая пальцы к ее губам, я прерываю ее, нуждаясь хоть немного выплеснуть это из своей груди.

— В глубине души я знал, что ты не была замешана во всем этом дерьме со Стеллой. То, что ты должна была знать, что происходит, только потому, что ты Рэмси и тусовалась в клубе, было чушью собачьей. Точно так же, как я знал, что ты никогда не крала ни у моего отца, ни у меня.

— Я был в ярости, когда он передал мне свидетельство о браке и контракт, подписанные им и твоей матерью.

— Я потратил недели, месяцы, пытаясь убедить себя, что не испытываю к тебе ничего, кроме ненависти. — Смех срывается с моих губ, когда я думаю о маленькой Мегере, которую я встретила в начале учебного года, которая нарушила все мои правила, и она хмурится.

— Всю свою жизнь я тренировался, чтобы стать идеальным солдатом, идеальным наследником этой семьи. Несмотря на то, что мой папа любит мою маму больше собственной жизни, он считает, что любить кого-то, отдавать ему частичку своего сердца делает тебя слабым. Это отвлекающий маневр, повод для того, чтобы кто-то причинил тебе боль.

— Я вырос на том, что мне говорили, что бессмысленные связи для того, чтобы получить то, что тебе нужно, а затем двигаться дальше, — это то, как это должно быть сделано. Потом, когда придет время обзавестись еще несколькими маленькими наследниками, я должен выбрать женщину определенного типа. Кто-то, кто…

— Делает, что ей говорят, и становится идеальной домохозяйкой, — заканчивает она за меня.

— Да, что-то в этом роде, — бормочу я. — Моя жизнь была высечена на камне с того момента, как я родился. И меня это устраивало. Я думал, это было то, чего я хотел.

— Я имею в виду, это то, чего я хочу. Я Чирилло, и я почти уверен, что желание этого укоренилось во мне.

— Но… — подсказывает Эмми, пытаясь подвести меня к сути.

— Но это не все, чего я хочу, — выдыхаю я. — Я не хочу быть холодным, лишенным любви монстром, чьи отношения всего лишь выполняют какое-то дурацкое требование, чтобы у меня были дети. Я хочу такую жизнь, которую смогу выбрать сам. Я хочу провести ее с кем-то, кто мне небезразличен, с кем-то, кто заставляет меня смеяться, с кем-то, кто бросает мне вызов, кто обвиняет меня в моем дерьме и смеется над моей потребностью контролировать каждый аспект своей жизни. — Ее руки скользят по моей щеке, скрепляя нас. — Я хочу тебя.

Весь воздух вырывается из ее легких, мятный привкус зубной пасты омывает мое лицо.

— Если ты согласишься, — добавляю я, когда она ничего не говорит в течение долгих, мучительных секунд.

— Ты имел в виду то, что сказал прошлой ночью, или это была просто какая-то реакция сгоряча?

— А ты как думаешь? — Спрашиваю я, переводя взгляд с нее на меня, пока она пытается во всем этом разобраться.

— В этом-то и проблема. С тобой это как-то трудно понять.

Взяв ее руку, которая все еще лежит на моей щеке, я опускаю ее вниз, пока она не оказывается у моего сердца.

— Я, черт возьми, клянусь тебе, Эмми. Я никогда больше не буду тебе лгать. Я знаю, это легко сказать, но я собираюсь найти способ доказать тебе, что все, что я тебе скажу, каждое мое признание, каким бы трудным или болезненным оно ни было, будет правдой.

— Я живу в испорченном мире, но ты понимаешь это лучше, чем кто-либо из тех, кого я когда-либо встречал. Я не могу обещать тебе сладкую, спокойную жизнь. Это будет хаотично, мрачно и временами совершенно безобразно, но я всегда буду рассказывать тебе все. Все эти извращенные, испорченные…

— Я понимаю, — говорит она, прерывая меня. — В любом случае, мне никогда не было суждено вести такую милую, идеалистическую жизнь. В моих жилах течет кровь Чирилло и Жнеца. Моя жизнь всегда была беспорядочной и болезненной.

— Почему ты такая совершенная? — Бормочу я, не в силах переварить, как я нашел эту невероятную женщину в своей жизни.

Ее печальный смех наполняет воздух. — Я далека от этого, Тео.

— Для меня так оно и есть. Для всех, кто тебя любит, ты такая и есть.

— Кто ты? — Шепчет она, изучая меня так, как будто это первый раз, когда она видит меня по-настоящему. Честно говоря, так оно и могло бы быть.

— Твой муж.

Я бросаюсь вперед, прижимаюсь губами к ее губам, и волна пузырящейся воды перехлестывает через край ванны.

С обернутым вокруг себя полотенцем, я выхожу из ванной, оставляя Тео стоять позади меня, как греческого бога, с ручейками воды, бегущими по его безумному телу и впитывающимися в полотенце, которое он повязал вокруг талии.

Что-то загорается на полу, когда я подхожу к гардеробу, зная, что он распаковал вещи должным образом даже для выходных, и я могу украсть одну из его рубашек, чтобы надеть.