— Я всегда ненавидел советскую власть. Запрещая все живое, в частности инакомыслие, без чего искусство вообще не может развиваться, коммунисты вынудили многих деятелей культуры уехать на Запад. Я помню, как после «провокационных» выставок в московском клубе «Дружба» и Измайлове со мной расторгли договоры в издательствах, начались травля в прессе, шантаж следователей ГБ, на который я не пошел. И в 1975-м меня попросту выгнали из страны. Уже через год я создал Музей современного русского искусства в Монжероне, под Парижем, а в 80-м — аналогичный Музей в Джерси-Сити под Нью-Йорком.

— Когда началась перестройка, почти никто из деятелей культуры из эмиграции в Россию не вернулся. Почему вернулись вы?

— После прихода Горбачева я надеялся на кардинальные перемены в России. Хотя признаюсь, поначалу разделял скепсис эмигрантов и западных интеллектуалов. Поворотным моментом стала встреча с Таней Толстой в сентябре 88-го в Нью-Йорке. Она подтолкнула меня к идее создания Международной ассоциации интеллигенции в поддержку перестройки и гласности. Помнится, Толстая тогда сетовала, что «левые» и «правые» так раскачивают лодку, что она может перевернуться.

— Но и русская диаспора непрерывно атаковала Горбачева.

— Мало того, в газете «Новое русское слово» Сахарова назвали «лакеем, целующим туфли своего господина». Когда здесь стали печатать «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына, эмигрантская пресса хранила полное молчание. Все объясняется просто. «Русская мысль» издается в Париже на деньги американцев. После начала демократизации в СССР дотации резко уменьшились. Уволенными оказались несколько журналистов. «Новое русское слово» — частная газета, существующая на деньги рекламодателей. В этом случае сработала ментальность эмиграции: «как правильно ты сделал, что „свалил“ из Советского Союза». Поэтому любая информация о России могла быть только негативного характера. К примеру, в 1989 году, во время моего первого приезда, в Москве прошел вечер альманаха «Стрелец», который я издавал на Западе. В Доме медика собрались 16 авторов, присылавших мне свои рукописи. «Русская мысль» спокойно написала, что в первых рядах сидели гэбисты и партийные работники.

— Кто же были эти авторы?

— Юрий Мамлеев, Сергей Юрьенен, Владимир Максимов, Георгий Владимов. Эмигрантскую прессу страшно раздражала «другая литература» — термин, вошедший в писательский мир с легкой руки Андрея Битова. Она действительно эстетически непривычна. И в Советском Союзе никому в голову не приходило печатать в 70-е и в 80-е годы Виктора Ерофеева, Евгения Попова, Зуфара Гареева, Валерию Нарбикову. Однажды Алексей Парщиков прислал письмо, в котором признался, что отовсюду, куда бы он ни послал свои стихи, приходят отказы. «Последняя надежда на вас». Я его и опубликовал. Не примите за всеядность, но мне важна в первую очередь талантливо написанная вещь, а не направление, к которому произведение можно отнести.

— Вы вернулись на родину в 1991-м. И сразу начали бурную деятельность.

— Всю свою жизнь, и в России, и на Западе, я занимался созданием музеев нового русского искусства и издательским делом. И то и другое мне дорого и, надеюсь, необходимо людям. Когда ко мне обращаются из Хабаровска или Риги с просьбой привезти выставку работ Немухина, Рабина, Зверева, Шемякина, о которых, разумеется, многие слышали, но их картины-то не видели, я с удовольствием откликаюсь. Постепенно в этих городах открываются центры современной русской культуры. Во Владивостокский центр, к примеру, если при нем будет создан музей нового русского искусства, я безвозмездно передам 100 работ художников, уже получивших мировое признание. Единственное условие, которое я выдвигаю, — это мое содиректорство. Чтобы избежать продажи или, скажем, складирования картин в запасниках. Пусть все желающие приходят и смотрят. Потом не забывайте, что, несмотря на строжайший запрет, с 1956-го по 1986-й годы было вывезено более 300 тысяч картин русских живописцев. А после аукциона Сотбиса, прошедшего в Москве в 88-м, на Запад пошел, просто хлынул поток работ российских художников. И я вижу свою задачу в возвращении хотя бы части картин наших соотечественников на родину.

Знаю, что немало картин осело в частных коллекциях. Их хозяева умерли, а детям, бывает, искусство неинтересно. Тогда я приобретаю эти работы и везу их домой, в Россию.

— Центры русского современного искусства, открытые в Риге, Нижнем Новгороде, Хабаровске и Владивостоке, включают в себя помимо музея галерею, литературный архив, книжный салон «Восток-Запад». На ваш взгляд, российская провинция имеет представление о текущей литературе? И что представляют собой местные книжные рынки?

— Увы, никакого представления о современной литературе в глубинке нет. До этих городов не доходят умные книги, которые в Москве и Санкт-Петербурге еще можно приобрести. Чтобы как-то утолить духовный голод, я собираюсь привозить новинки своего издательства «Третья волна» и туда. Мы издаем четыре серии. В «Новой русской прозе» вышли «Избранное, или Карманный апокалипсис» Виктора Ерофеева, «Избранное, или Шепот шума» В. Нарбиковой и «Избранное, или Вольный стрелок» С. Юрьенена. Причем последний роман впервые вышел в свет по-французски, и его восторженно приняли в Париже. В серии «Новая русская поэзия» изданы тома сочинений И. Бродского, Г. Сапгира и Е. Рейна. Опубликованы монографии в «Библиотеке новой русской живописи» — об О. Рабине, О. Целкове, В. Немухине, Д. Краснопевцеве, А. Харитонове, М. Шемякине. И, конечно, издаем «Библиотеку воспоминаний», в которой выйдут в этом году мемуары Льва Озерова о Пастернаке, Ахматовой и Заболоцком, О. Рабина «Три жизни». Наконец, увидят свет воспоминания Н. Заболоцкого «История моего ареста и владивостокский лагерь». По-прежнему выходит альманах «Стрелец». Затеваем с Шемякиным альманах «Феникс», целиком посвященный современной русской живописи.

— Издательские проекты стоят колоссальных денег. К тому же вы покупаете картины, перевозите их из одной страны в другую. Вы — богатый человек?

— О каком богатстве вы говорите? Куда бы я ни приехал — во Францию, в Америку или в Россию, я везде снимаю квартиры. Последние 20 лет у меня не было собственного дома. Вместе с ЦДХ я создал галерею «Крымский вал». Оттуда я получаю какие-то деньги. Коммерческие выставки в моих центрах приносят некоторый доход. Затем я выступаю на радиостанции «Свобода», и гонорары оседают на счету в Мюнхене. Ну и, конечно, прибыль от книжного бизнеса. Другое дело, что оборот денег длителен и эта прибыль из-за инфляции обесценивается. Понимаете, если есть проект, который я считаю нужным реализовать, я берусь за дело. Как сказал Наполеон, «главное — ввязаться в бой, а там — посмотрим».

— Любимый афоризм Высоцкого.

— Вот пример. В прошлом году, будучи в Нижнем Новгороде, поделился с губернатором Борисом Немцовым идеей создания Центра современного искусства. «Чем можем помочь?» — спрашивает. «Нужно помещение». — «А Манеж в Кремле вас устроит?» — «Естественно, устраивает». — «Только реставрация обойдется вам в 1,5 миллиарда рублей». Соглашаюсь. Но таких денег у меня, разумеется, нет. Однако вечером того