– Должен заметить, что германская разведка своих агентов, забрасываемых в СССР, снабжает фабрикуемыми ею же поддельными орденами, но мне были выданы подлинные. Проникнув на торжественное заседание, я должен был, в зависимости от обстановки, приблизиться к Сталину и стрелять в него отравленными и разрывными пулями. Работниками германской разведки, в частности Грейфе и Краусом, мне было также указано, что, если представится возможность, я должен совершить террористический акт и против других членов советского правительства.

– Против кого именно?

– Против Молотова, Берия и Кагановича. Причем для осуществления террора против них я должен был руководствоваться теми же указаниями, какие мне были даны Грейфе и Краусом в отношении осуществления террористического акта против Сталина.

– Чем вы заслужили столь большое доверие германской разведки? – спросил Барышников.

– Это мне неизвестно.

– Вы говорите неправду, – изобразил на своем лице недовольство Райхман. – Такое большое доверие германской разведки вы могли заслужить только своей активной предательской работой.

– Нет, предательской работой я не занимался. Видимо, Грейфе доверил мне это задание потому, что меня соответствующим образом рекомендовал ему Жиленков.

– Кто такой Жиленков? – удивился Леонтьев, посмотрев на Райхмана.

– Жиленков Георгий Николаевич – бывший секретарь райкома ВКП(б) города Москвы. Во время войны, будучи членом Военного Совета 24-й армии, попал в плен к немцам. В данное время он ведет активную антисоветскую работу по заданию германской разведки.

– Где и когда вы установили связь с Жиленковым?

– С Жиленковым впервые я встретился в июле 1942 года в Лётцинской крепости (Восточная Пруссия), где мы вместе содержались. Жиленков рассказал мне тогда, что, попав в плен, он выдал себя за шофера и работал в немецкой воинской части, но затем был опознан и заключен в Лётцинскую крепость. Уже тогда Жиленков высказывал резкие антисоветские настроения, обрабатывал военнопленных в антисоветском духе и написал антисоветскую клеветническую брошюру под названием «Первый день войны в Кремле». Позже Жиленков вошел в состав так называемого «Русского кабинета».

Генералы НКВД, видимо, во время этого допроса открыли для себя немало нового и интересного.

– Что это за организанция и кто входит в ее состав?

– В состав «Русского кабинета» входят: Власов Андрей Андреевич – бывший генерал Красной Армии, возглавляющий «кабинет»; Жиленков – ближайший помощник Власова; Мачинский – бывший профессор Ленинградского университета, Иванов и Сахаров, белоэмигранты, произведенные немцами в генералы, Благовещенский – бывший генерал Красной Армии, Калмыков – доктор технических наук, Дубин – инженер, работавший до войны в Киевском военном округе. Все эти лица тесно сотрудничают с германской разведкой. «Кабинет» называет себя будущим правительством России.

– Об антисоветской работе изменников Родины Власова и других вы будете подробно допрошены позже, – сказал Леонтьев. – Сейчас ответьте на вопрос: чем помог вам Жиленков зарекомендовать себя перед германской разведкой?

– Это произошло при следующих обстоятельствах. После вербовки меня германской разведкой я в августе 1943 года был переведен из венской тюрьмы в специальный лагерь СД близ города Зандберг и зачислен в «Особую команду».

– Каково назначение «Особой команды»?

– «Особая команда» в Зандбергском лагере СД состояла из агентов германской разведки, намеченных для активной работы на территории СССР. В составе команды было 23 человека. Пробыв некоторое время в Зандберге, я в последних числах августа 1943 года был доставлен в Берлин к подполковнику СС Грейфе. Последний в разговоре со мной расспрашивал о моих биографических данных, выяснял причины, побудившие меня дать согласие на сотрудничество с германской разведкой, после чего рассказал о заданиях, которые мне могут быть даны для работы на территории СССР.

– Что именно вам говорил Грейфе?

– Он мне сказал, что может использовать меня для разведки, диверсии или террора, и предложил подумать, какая отрасль работы меня больше устраивает, заявив, что снова вызовет меня из лагеря в Берлин.

– Вызывал ли вас Грейфе снова в Берлин?

– Да, вызывал. Этому вызову предшествовало одно обстоятельство, которое определило мое дальнейшее поведение при встрече с Грейфе.

– Какое именно обстоятельство, расскажите о нем.

– В первых числах сентября 1943 года в Зандбергский лагерь, где я в то время находился, прибыли Власов и Жиленков для передачи немцам одного из сформированных ими отрядов из русских военнопленных.

– Для какой цели создавались эти отряды?

– Как мне впоследствии объяснил Жиленков, Власов сформировал ряд воинских частей из числа советских военнопленных и белогвардейцев и поставил перед немцами вопрос о выделении ему самостоятельного участка фронта, на котором он мог бы воевать против Красной Армии силами созданных им частей. С этим якобы немцы не согласились и предложили передать сформированные части в распоряжение германского командования – для направления отдельными подразделениями на различные участки фронта.

Таврин замолчал, ожидая следующего вопроса, но Леонтьев сказал:

– Продолжайте ваши показания.

– Выстроив отряд, Власов произнес речь, в которой объявил, что отряд передается в распоряжение германского командования для отправки на Балканы. Затем Жиленков ходил по лагерю и беседовал с военнопленными. Я подошел к нему, и мы разговорились.

– О чем вы говорили?

– Я рассказал ему, что согласился работать на германскую разведку и зачислен в «Особую команду». Жиленков одобрил мое поведение, заявив: «Наконец-то я увидел тебя там, где ты должен быть давно». Затем я сообщил Жиленкову о вызове к Грейфе и сделанном им предложении о работе в пользу германской разведки в советском тылу.

– Как отнесся к этому Жиленков?

– Выслушав меня, он стал в резкой форме высказывать злобу против руководителей советского правительства и доказывать мне, что сейчас самой важной задачей является совершение террористического акта против Сталина, так как, по заявлению Жиленкова, за этим последует развал Советского государства. В конце нашего разговора Жиленков рекомендовал мне принять задание по террору и заявил, что по возвращении в Берлин он примет необходимые меры к ускорению моей переброски в СССР. Тут же он сделал какие-то заметки в своей записной книжке. И действительно, вскоре после отъезда Власова и Жиленкова я снова был вызван к Грейфе.

– Когда это было?

– Насколько я припоминаю, это было 4 или 5 сентября 1943 года.

– О чем в этот раз с вами говорил Грейфе?

– Грейфе интересовался моей жизнью в лагере, а затем спросил, думал ли я над его предложением и какое принял решение?

– Что вы ответили Грейфе?