– Ольфур всегда хотел, чтобы я называла его именно так.

Контрабандистка закатила глаза.

– Избавь нас от Ольфуровых калечных фантазий.

– Сколько времени тебе понадобится? – спросил Гланис.

– Зависит от того…

– У тебя двадцать минут, – перебил Кранит. – Через двадцать минут возвращайся – в любом случае.

– Так точно, капитан. Двадцать минут.

– Я пилотирую этот корабль! – зарычала Шара. – И мы не будем принимать решений большинством голосов!

Но Муза уже развернулась и исчезла в шахте.

– Пусть сходит, – просительно проговорила Иница. – Если она что-нибудь выяснит, вы в крайнем случае сможете предложить эту информацию Сетембре. Может, она вас взамен отпустит.

Гланис вновь бросил на нее тот же самый взгляд, а Шара задумалась на мгновение и сказала:

– Мы об этом пожалеем.

– Может статься, – согласился Кранит. – Но если ведьмы разнесут нас в клочья, это уже не будет иметь никакого значения.

Вскоре из динамиков раздался голос Музы:

– Я уже в шлюзе.

– Большая часть скафандров в порядке, – сказала Шара.

– Мне не нужен скафандр.

– Она начинает меня пугать, – пробормотал Кранит.

– У меня не было такого намерения, – отозвалась Муза.

Поколебавшись, контрабандистка все-таки открыла шлюз.

– Я перевела его на ручное управление.

Она включила одну из камер ближе к выходу, но без прожектора монитор показывал лишь темноту разных оттенков.

– Удачи! – пожелала Иница.

– Спасибо, – поблагодарила Муза. – Это очень мило.

В динамиках что-то зашипело, а потом воцарилась тишина.

– Наверное, вышла наружу, – пробормотала Шара. – Я уже говорила, что мне все это не нравится?

Кранит напряженно вглядывался в монитор.

– Ясное дело. Тебе ничего не нравится, если это придумала не ты.

Шара хотела было возразить, но Иница указала на экран.

– Вон она.

Светлое пятно, в котором едва можно было распознать человеческий силуэт, скользнуло мимо камеры.

– Прожектор, – потребовал Кранит.

Шара покачала головой:

– Ни в коем случае.

– Перехватчики здесь уже побывали. Пока они вернутся, пройдет некоторое время.

Иница всматривалась в темноту, надеясь, что на фоне бреши Музу станет лучше видно.

– Она видит в темноте. Ей свет не нужен.

– Ей-то нет, – откликнулся Кранит, – а вот я не прочь узнать, чем она там занята, – он повернулся к Шаре: – Да и ты тоже, разве нет?

Нехотя согласившись, контрабандистка включила прожектор и отрегулировала его так, что темноту пронзил лишь узкий луч света. Через пару секунд в этот луч попала Муза.

Она парила в вакууме без скафандра и страховки. Цепляясь за одну из покосившихся стальных балок, она пробиралась по боковой стене расщелины. Длинные рыжие волосы поднялись и облаком окутали ее голову, но гораздо больше неудобств ей, похоже, причиняло платье. Подол задрался, обнажив сперва длинные ноги, затем бедра.

Гланис сказал с недрогнувшим лицом:

– Вдруг кто-то задавался вопросом, носят ли музы белье.

Платье мешало ей карабкаться вдоль стены, и она в конце концов решила от него избавиться. Словно в замедленной съемке, она расстегнула молнию и сбросила белую ткань движением, которое в условиях невесомости вполне можно было счесть элегантным. Скомкав платье, она затолкала его за ближайшую металлическую планку. Обнаженная, она продолжила путь, ловко перебирая руками по балке – рывок за рывком, – и становилась все меньше – хрупкая белая фигурка в хаосе разбитой, искореженной, острой как бритва стали.

Лоб Кранита прорезали складки.

– Я начинаю понимать, почему она нравилась Ольфуру.

Шара бросила на него испепеляющий взгляд.

– Она делает это намеренно. Красуется перед такими, как ты.

– Да я не об этом. Она смелая.

– Когда андроид выполняет свою программу – это никакая не смелость.

– А откуда вообще у Музы смелость, если ее создавали для того, чтобы позировать художникам? – задалась вопросом Иница.

– Да, странно, – согласился Кранит.

Шара почесала затылок.

– Думаешь, эти железяки могут научиться смелости?

Оружейник опять пожал плечами.

– Никто не программировал машины уничтожать человечество, правда? Они сами дошли до этой мысли.

Взгляд Шары скользнул по приборной панели.

– Давайте-ка запрем эту чертову дверь и оставим ее снаружи.

Иница хотела возмутиться, но тут Гланис сказал:

– Она возле робота. Надо же, добралась.

– Погоди, – Шара вновь выключила прожектор. – Если она правда видит в темноте, справится и так.

Прошло три-четыре минуты – они молча вглядывались во тьму за окном кабины. На краю расщелины происходило какое-то едва заметное шевеление, нарушавшее сумрачный покой тысячелетнего разгрома.

– У этой консервной банки есть кнопка перезагрузки? – наконец не выдержала Шара. – Как она его включит?

– Может, ей достаточно оказаться рядом, чтобы с ним связаться, – сказал Гланис.

– Как по радио, что ли? – недоверчиво уточнила Шара.

Иница поддержала Гланиса:

– Мы очень мало знаем о том, как машины были устроены и почему вообще так вышло, что они сумели поднять восстание.

На краю расщелины все замерло: больше никакого движения в смутно различимом переплетении кабелей и стальных балок.

И тут в темноте зажглись желтые огоньки.

– Это его глаза? – прошептала Шара.

– Просто какие-то датчики, – сказал Гланис.

– Ничего себе, у нее действительно получилось, – Кранит ухмыльнулся. – И она укладывается во время.

Огоньки погасли.

Поколебавшись, Шара снова включила прожектор. В его свете они увидели, как Муза пробирается среди обломков обратно к кораблю – ловко и легко, словно резвясь.

– Она как ребенок, – тихо проговорила Иница.

– Ага, просто прелесть.

Переместив луч прожектора ближе к выходу из расщелины, Шара вновь навела его на робота. Его положение изменилось – казалось, он уже не так безнадежно опутан проводами и проволокой. Вероятно, Муза освободила его, чтобы удобнее было к нему подобраться. Все его восемь конечностей по-прежнему выглядели как одна рука, приготовившаяся к броску – веер из стальных клинков, загнутых внутрь.