В 1960-х английский ученый-энциклопедист Джеймс Лавлок работал в NASA, где готовили запуск серии беспилотных зондов на Марс. Задачей Лавлока было изучение марсианской атмосферы. Решая ее, ученый изобрел детектор хлорфторуглеродов (ХФУ), который оказался незаменимым инструментом позже, когда науке стало известно, что эти соединения – причина растущей дыры в озоновом слое земной атмосферы.

Атмосфера мертвой планеты должна разительно отличаться от атмосферы обитаемой планеты типа Земли, и пробы марсианского воздуха многое сказали бы о том, есть ли на Марсе жизнь. Марсианская атмосфера оказалась очень близка к естественному химическому равновесию – преимущественно углекислый газ с ничтожной примесью более интересных, например кислорода и метана, – и это недвусмысленно свидетельствовало в пользу того, что планета, скорее всего, мертва.

Размышляя над различиями между атмосферой живой и мертвой планеты, Лавлок все больше увлекался процессами, в ходе которых живые организмы изменяют состав атмосферы. Таких процессов известно немало. Например, потепление стимулирует рост фитопланктона, микроскопических растений, что обитают у поверхности океана и выделяют химическое соединение – диметилсульфид. Расплодившийся планктон выделяет больше диметилсульфида, который, накапливаясь в атмосфере, способствует образованию облаков. Лишние облака отражают больше солнечной энергии, отчего климат на Земле становится прохладнее и численность планктона возвращается к исходным значениям. Система представляет собой цикл, повторяющийся раз за разом.

На какие бы химические, биологические, геологические или социальные процессы Лавлок ни обратил взгляд, всюду он находил бесчисленные примеры подобных циклов обратной связи. Хаос стихийно порождал порядок. Экосистемы Земли поневоле удерживали условия, необходимые им для выживания.

На трудах Лавлока и его коллеги микробиолога доктора Линн Маргулис взросла теория Геи. Она гласит, что нашу планету можно рассматривать как единый саморегулирующийся организм, меняющий свое физическое состояние, чтобы сохранять неизменными условия, необходимые ему для жизни. Иначе говоря, жизнь на Земле создает условия, необходимые для существования жизни на Земле, и ее невероятная сложность дает колоссальный запас стабильности. Планета ведет себя как живое существо. Если ранить ее, она себя вылечит – конечно, при условии, что рана не смертельная. Однако это все же хаотичная система, и нет причин думать, будто она не может перейти из стабильного состояния в одно из хаотичных, описанных Лоренцем. Именно этот страх не дает ученым-климатологам спокойно спать: не постепенные изменения климата, а риск сорваться в штопор, когда природные ритмы планеты рассыплются в непредсказуемый хаос и задача произвести достаточно продовольствия для прокорма семи миллиардов душ[64] станет неразрешимой.

Теория Геи, естественно, вызвала полемику, особенно среди людей, незнакомых с нелинейной математикой. Крупные ученые, такие как эволюционный биолог Ричард Докинз и биохимик Форд Дулитл, подвергали ее сомнению, не понимая, через какие механизмы индивидуальный естественный отбор может развить заботу об окружающей среде. Тем не менее устойчивость оказалась новым свойством природы. Она просто возникла, точно так же как жизнь просто возникла в материи, а сознание просто возникло в живых организмах. Такая картина смутила и встревожила ученых. Они понимали, что Лавлок предложил метафору, имея в виду, что планета ведет себя так, будто это живой организм. Но мало кому хотелось брать на себя задачу сформулировать отличие систем, которые ведут себя как живые организмы, от реальных живых организмов.

Постепенно идеи Лавлока получили признание, но не раньше, чем появились некоторые точные определения. Сейчас эти идеи развиваются под именем науки о Земле как системе, которая отделяет себя от теории Геи абсолютно четким пониманием того, что планета ни в коем случае не регулирует свое состояние сознательно.

Само имя Гея Лавлоку подсказал английский писатель Уильям Голдинг, автор романа «Повелитель мух», и это название оказалось палкой о двух концах. Оно помогло популяризовать идею среди широкой публики, но вместе с тем отпугнуло многих в академическом сообществе. Гея – имя древнегреческой богини Земли, а ученые настороженно относились ко всему, что могло внушить идею, будто Земля – это какая-то разновидность обладающего сознанием божества. Здесь наука заняла принципиальную позицию, потому что во второй половине XX века все больше людей всерьез приходило к мнению, что Земля – это и впрямь некое божество, обладающее сознанием.

Один из самых удивительных аспектов духовной жизни XX столетия – распространение разнообразных симпатических практик, которые в грубом приближении именуются язычеством или неоязычеством. Язычество делает акцент на уважении к природе, которую считает и живой, и божественной. Красноречивый пример – учение викка, основанное английским почитателем Кроули, колдуном Джеральдом Гарднером. Оно получило достаточное распространение, чтобы его признавали в таких государственных институтах, как армия США или Британская ассоциация полицейских-язычников. Учение Гарднера – в принципе, уникальная вещь в британской истории. Хотя Британия с давних пор дарит миру новые сюжеты, виды спорта, жанры музыки и изобретения, религий она до этого не поставляла.

Люди, привыкшие к авторитету и влиянию иерархических вероучений, лишь пожимали плечами на новое язычество с его горизонтальной организацией. С точки зрения конфессий, опирающихся на авторитет главного священного текста, присущие язычеству бесформенность и противоречивая многоликость, а также сфокусированность на личном опыте лишают его всякой убедительности. Всё это очевидные выдумки. Однако в глазах язычника именно «учение книги» не заслуживает доверия. В индивидуалистическом обществе, давно простившемся с идеей омфалов, концепция одного текста, содержащего высшую истину, представляется бесконечно наивной. Для язычника единственным авторитетом, необходимым человеку, остается его личный опыт. Так вступили в столкновение иерархическое имперское сознание, оценивающее человека по его заслугам перед всевышним Господом, который берет на себя ответственность за благополучие людей и угрожает им карами, и эпоха индивидуализма, наставшая после Эйнштейна и Первой мировой войны.

Особенно упорно отрицали идеи Лавлока и любые климатологические открытия вообще американские христиане правого толка. Как мы уже отмечали, в Штатах, в отличие от Европы, христианские церкви не опустели. Взгляды американских церквей были созвучны мнению матери Терезы, сказавшей в 1988 году: «К чему нам заботиться о планете, когда среди нас страждущие и больные? Господь позаботится о Земле». Вновь Бог выступает «старейшиной», который дарует членам племени покровительство и защиту в награду за службу. Признать же, что климат может сорваться в хаос, – значит признать, что никто нас не защищает. При таком раскладе деятельность, направленная на предупреждение климатических изменений, идеологически проблематична.

До «Аполлона» люди, воображавшие взгляд на Землю из космоса, представляли это зрелище согласно своим предубеждениям. В «Любовнике леди Чаттерлей» Д. Г. Лоуренса несчастный егерь Оливер Меллорс размышляет, как ему отделаться от мыслей об обреченности человечества. Даже на Луне не будет от них спасения: «С нее, наверное, хорошо видна наша бедная Земля – грязная, запакощенная человеком, самое несчастное из всех небесных тел».

Мысль