– это искусства, которые манипулируют бессознательным людей ради финансовой выгоды, одновременно убеждая объекты манипуляции, что они не только действуют по своей воле, но и гордо манифестируют собственный индивидуализм.

Рост индивидуализма очевидно обернулся колоссальной выгодой для корпораций, которым нужно, чтобы их товары распродавались огромными партиями. Они изо всех сил старались его насаждать.

Это было увлекательное время. От тотального изобилия выигрывали все, и хотелось думать, что дальше будет только лучше. Американская мечта стала американской реальностью. Смесь индивидуализма, рекламы и корпоративной неудержимости оказалась и в самом деле мощным энергетиком.

Но затем, в 1970-х, все изменилось.

Эта перемена, подобная вмешательству странного аттрактора, случилась незадолго до 1980 года, но в тот момент ее никто не заметил. Экономический рост продолжался в соответствии с прогнозами, но стало меняться его воздействие на общество. «Великим расхождением» экономист Пол Кругман назвал тенденцию к усилению неравенства в обществе, возникшую в США в конце 1970-х, а обозреватель New Yorker Джордж Пэкер именует годы после 1978-го «откатом». Бонусы экономического роста всё больше текли мимо среднего класса – в карманы самых богатых. Хорошие рабочие места испарились, социальные лифты замерли, и у поколения «миллениалов», рожденных после 1980 года, перспективы вырисовывались далеко не столь радужные, как были у «бумеров». Средняя продолжительность жизни стала снижаться, по крайней мере в отдельных демографических группах. Имущественное неравенство к 2015 году достигло такой точки, когда 80 богатейших людей мира совокупно располагали таким же объемом материальных благ, как и беднейшая половина населения Земли, около 3,5 миллиарда душ. Даже тот, кто верит, будто эти восемьдесят заработали свои деньги тяжким трудом, вряд ли сможет доказать, что они работают в 45 миллионов раз усерднее, чем кто-либо другой.

Этот закат американской мечты, обещавшей, что впереди только лучшее, был вызван рядом сложных и хаотично переплетенных друг с другом событий, произошедших в 1970-х. Одним из них был приход нового генерального секретаря Коммунистической партии Китая, которым в декабре 1978 года в ходе перестановок, вызванных смертью Мао, стал Дэн Сяопин. Эффект этого назначения проявился не сразу, но доступность китайского рынка дешевой рабочей силы для иностранных корпораций обернулась для Запада дефицитом хорошо оплачиваемых рабочих мест в сфере промышленности и опасным торговым дисбалансом. Также вследствие этого процесса глобализации из государственного бюджета ушли корпоративные налоги. Корпорации активно включались в глобализацию и стали считать себя внегосударственными образованиями, никаким образом не принадлежащими странам, где возникли.

Вторым фактором стал крах Бреттон-Вудской системы в августе 1971 года. Система служила для международных денежных расчетов и была установлена в конце Второй мировой войны на конгрессе в небольшом городке Бреттон-Вудс, что в штате Нью-Гэмпшир. Довоенная система валютных курсов, выстроенная по принципу «каждый сам за себя», стала одной из причин шаткой международной ситуации, вылившейся в войну, и Бреттон-Вудская конференция попыталась создать более надежную среду для мировой финансовой жизни. Она привязала цены иностранных валют к доллару, который, в свою очередь, привязывался к золотому запасу.

Эта привязка доллара к золоту имела большое значение. В XVIII веке Банк Англии впервые выпустил в оборот фунты стерлингов – они служили удобной заменой определенным весам стерлингового серебра. То есть сама бумага действительно обладала ценностью. По этой причине национальные валюты исторически обеспечивались чем-то материальным и редким, например золотом или серебром.

Соответствие денежной массы реальному физическому богатству создавало доверие к валюте, но неизменно вызывало досаду у тех, кто мечтал о непрерывном экономическом росте. При золотом стандарте, как принято было называть связь между бумажными деньгами и запасами благородных металлов, периоды роста, как правило, перемежались дефляциями и даже депрессиями. Это, конечно же, была естественная и устойчивая система, но не то, за что голосовали демократические общества. Чтобы положить конец затянувшимся экономическим неурядицам, президент Никсон решил отказаться от золотого стандарта, перерезав связь между долларом и физическим богатством и, в сущности, уничтожив Бреттон-Вудскую систему. Цена доллара стала плавающей – теперь он стоил столько, во сколько его оценивал рынок.

Благодаря ловкому трюку, отделившему деньги от физической реальности, экономический рост продолжился в годы, которые иначе бы стали периодом рецессии. Стало ясно, что финансировать потребительскую гонку, необходимую для роста промышленности, можно за счет специфической бухгалтерии и долга. Долги стали расти, и им предстояло достичь заоблачных высот. В начале XXI века эта схема стала сбоить, и мечту о постоянном росте пришлось спасать при помощи выкупов – за деньги из государственных бюджетов.

На пустом месте сколачивали состояния продавцы ценных бумаг, освоившие безумные и психоделические финансовые инструменты: например, торговлю фьючерсами. Фьючерсные сделки совершаются не с реальными товарами, а с будущими состояниями рыночной цены на эти товары. Не будет преувеличением назвать фьючерсный рынок в принципе непостижимым, что создает немалые трудности тем, кто его регулирует. Недавно его номинальную стоимость определили в 700 триллионов долларов США, а это примерно в десять раз больше стоимости всей мировой экономики. По мнению миллиардера-филантропа Уоррена Баффета, «фьючерсы – это финансовое оружие массового поражения; пусть их опасность сегодня не всем видна, но это смертельная опасность».

То, что рынки типа фьючерсного генерируют богатства на бумаге, в реальности не совершая никаких полезных действий и не создавая ничего осязаемого, не слишком-то беспокоит тех, кто с их помощью обогащается. Хотя Адам Смит в книге «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776) определяет богатство как «годовой продукт земли и человеческого труда». Экономика тогда понималась как математическая модель того, что происходит в реальном мире.

Еще одним источником «великого расхождения» стал пик добычи природной нефти американскими компаниями в начале 1970-х и взлет цены на нефть с четырех долларов за баррель в 1970 году до ста с лишним в 2008-м. Известно, что нефтяные цены сказываются на ВНП, поэтому даже с учетом инфляции их взлет обернулся существенными дополнительными расходами, затормозившими рост экономики.

Соответственно, корпорациям, чтобы удерживать прежние темпы роста, пришлось работать больше. Подорожание энергии требовало сокращения других расходов, и первыми кандидатами были налоги и зарплата. Так начался отход от того цикла устойчивости, который работал в годы послевоенного экономического роста. То, что хорошо для корпораций, все больше не совпадало с тем, что хорошо для страны.

Зависимость американской экономики от цен на нефть стала очевидна в октябре 1973 года, когда страны ОПЕК[68] установили полугодовое эмбарго на продажу нефти в США. Это был ответ на американские поставки нового оружия Израилю после Шестидневной войны. В итоге на бензоколонках неслыханно взлетели цены и выстроились очереди. Дефицит пришпорил изучение возобновляемой энергии и успел породить новый дизайн автомобильных кузовов, которые стали более обтекаемыми