– Изволите чаю, кофе, перекус, ваше императорское величество?

Едва хлебнув первый глоток, Николай заговорил исключительно холодным тоном, тем не менее пытаясь быть корректным:

– Путешествуя по Китаю, мне довелось услышать одну восточную поговорку: если не знаешь, как поступить, сядь, поешь…

Черто́в только сейчас заметил, что пока он возился с сервировкой, одна булочка уже пропала в монаршей утробе.

«Ну да. Время раннее, и ещё никто не завтракал. Но что он хочет этим сказать?»

Осторожно спросил:

– Вы не знаете, отправлять ли корабли через Арктику?

– Эскадра уже в пути.

– О как! Так в чём же сомнение? Странная поговорка.

– Почему же?

– Как я предполагаю, когда начинает работать желудок, к нему отливает кровь, в том числе от головы. И ты ленивей начинаешь думать… строить логические цепочки.

– В естестве природы, человек – это божье существо с инстинктом на уровне животного.

– И что ж говорит вам ваш инстинкт?

– Вы знаете, почему я приехал сюда, в эти отдалённые края, бросив все важные дела? Не только поглядеть на ваши диковины. Ваш посланец господин… Гладков. Он был очень убедителен. Сказал, что здесь будут даны все ответы. Без сомнения, можно было бы вызнать всё и у ваших эмиссаров, применив… (мне советовал генерал Ширинкин), применив особые меры допроса, – император неприязненно повёл плечами, – но очень уж много чего полезного привнесло ваше появление. Не хотелось портить отношения. Однако прошёл день, а вы всё ходите вокруг да около… Почему вы не сказали, что мой сын будет болен?

И прежде чем Андрей Анатольевич собрался ответить, самодержец сам сделал предположение, чем показал, что как бы там ни было, а кое-чего у потомков он уже нахватался:

– Слона едят по кусочку. Правильно? Вчера ваш помощник за столом озвучил эту концепцию.

– Вы правы, – поспешил согласиться капитан, – всему своё время. Человек ещё не родился. Вмешательство на данном этапе невозможно. И решать проблемы (при таком их количестве) удобней по мере их поступления. Наш судовой врач подготовил материалы по профилактике и нивелированию симптоматики этой, к сожалению, неизлечимой даже в наше время болезни. Но облегчить страдания и продлить жизнь вполне по силам. Насколько я знаю.

Глаза Романова блеснули надеждой, затем он встрепенулся и снова показал дворцовую дрессировку – посмотрел с величавой неблагосклонностью:

– Вы сказали о проблемах. Политический кризис в империи? Об этом вы тоже умалчиваете. Неужели вы думали, что вам удастся что-то скрыть от нас?

– То, что вам рассказали наши эмиссары… – начал Андрей Анатольевич и запнулся: «Хорошо бы знать, что ему вообще известно, что ему наговорил Гладков. Вот же чёрт!»

Государь высокомерно фыркнул:

– Детали… вас выдавали мелочи. В ваших синема-хрониках другие флаги, штандарты на кораблях, знаки отличия, оговорки и остальное…

– Но…

– Вы, видимо, многое отринули, позабыли. Но мы-то нет. И это сразу бросалось в глаза. Не считайте себя умнее других! – В тоне монарха сквозило убийственное небрежение.

– Мы просто не хотели на вас взваливать всё разом, давая возможность осмыслить и вдумчиво подойти к каждому вопросу.

– Опрометчиво, милейший! Знание картины целиком может дать более глубокий и перспективный план – как сделать так, чтобы избежать ошибок и заранее удалить виновных! Или в лучшем ключе исправить уже совершённое, – император говорил медленно, явно вспоминая с чужих слов.

«А если виновен ты сам, царь-государь всея?..»

– А вы уверены, что у ваших аналитиков (министров, финансистов) хватит данных, – хотелось сказать «ума», но воздержался, – просчитать путь настоль далеко? Всегда существует фактор непредвиденного. Например, только наше появление уже многое меняет. Мы ещё почти ничего не сделали, а уже наблюдается реакция по ту сторону баррикад. У потенциальных противников. Утечка информации. Прямо из Петербурга. Из самых высших кругов.

– Вы меня имеете в виду? – негодуя. – Да как вы смеете?..

– Ну, зачем же вас. И без вас хватает. Люди есть люди. Я говорю о банальных эмоциях и амбициях кого-нибудь из стоящих на вершине власти. Или при ней. Всегда остаётся место алчности, жажде власти, глупости. Трусости, в конце концов.

– Я не боюсь, – вскинул подбородок самодержец.

«Блин, я ему про Фому, а он мне себя-Ерёму выпячивает», – капитан тяжело посмотрел на упрямо нежелающего понимать собеседника. Но не преминул заметить:

– Героизм генерала отличается от отваги простого солдата. Лидер страны, лично оскорбившись, и отважно, – Черто́ву не удалось скрыть оттенок сарказма, – объявляя войну, тем самым обрекает на смерть тысячи своих солдат, сам оставаясь… в штабе.

– Но я, даже являясь самодержцем, не могу принимать эгоистичных решений. И это правильно. Как вы только что сказали – личная обида лидера не должна влиять на рациональность принимаемых решений. В государственных масштабах.

– Зачастую рациональность подменяют личными финансовыми интересами приближённых к монаршей особе. Например, откаты при военных заказах. Надо называть фамилии и титулы?

– Я догад… знал. – Казалось, что Романову стало стыдно. И вновь упрямо: – Часто тот или иной выбор не сильно отличаются в качестве. Можно съесть грушу, а можно яблоко. И то и это фрукт.

Император указал на тарелку с плодами на столе. Затем, чуть поколебавшись, взял яблоко и надкусил его.

Андрей Анатольевич не сдержал мрачной улыбки: «Царь ещё тот фрукт. С фруктом».

– Однако замечу, вы всё-таки взяли яблоко, посчитав его красные бока за спелость. А оно кислит. Могу ещё предположить, что вы побоялись, что сочная груша испачкает бороду и мундир. А это зимний, твёрдый сорт. Вот видите – мы подошли к вашим субъективным взглядам и решениям. К вашей личной ответственности и власти.

И снова стал совершенно серьёзным:

– В стране грядут большие перемены. С большей долей вероятности, что страшные и кровавые.

– Вы полагаете, в империи было без бунтов и крови? Предостаточно. Меня этим не удивить.

– Да, могу поверить. Готовы ли вы держать бремя власти? Совмещая рационализм с интуицией, – и не дав собеседнику вставить и слова, продолжал рубить фразами: – Я говорю о тирании. О военной диктатуре. Когда усмирять придётся не только дремучих бедолаг крестьян, но и своих холёных офицеров и прочих дворян. Зажравшихся фабрикантов. И князей, которые великие. Нельзя быть со всеми добрым. Нельзя, будучи самодержцем, жить на авторитете предшественника.

Романов побелел, его ноздри раздувались, воспалённые глаза горели, но голос не выдал и капли гнева. Ни даже волнения.

– А иначе?