– И, прочитав Пятикнижие, я буду чувствовать то же самое?

– Прочитай его пять раз, и убедишься, – заверил Элиав.

Именно таким образом Кюллинан возобновил знакомство с древнееврейским шедевром, который впервые стал серьезно изучать еще в Принстоне. Главный смысл Пятикнижия заключался в прощальном обращении предводителя Моисея к своим евреям перед тем, как они были готовы оставить свою пустыню и войти в землю Ханаанскую, и, наткнувшись на строчки: «И таковы были слова, которые Моисей на этом берегу Иордана обратил ко всему Израилю», Кюллинан почувствовал, что Пятикнижие напоминает прощальное обращение генерала Вашингтона к своим колониальным солдатам; аналогия была как нельзя более подходящей.

В Макоре не было католической версии перевода Библии, так что Кюллинан не мог им воспользоваться, но это его не смутило. В Принстоне он ознакомился с протестантской версией короля Джеймса 1611 года, и сейчас, когда перед его глазами плыли страницы, он улавливал Фразы и предложения, которые, как он смутно предполагал, относились к Новому Завету: «Не хлебом единым жив человек», или «От тех, кто Рубит дрова и черпает воду», или «Ты должен любить Господа твоего Бога от всего сердца, от всей души, со всей силой». Он нашел понятие, которое в католицизме составляло душу и сердце Нового Завета: «Но слово это войдет в тебя, в твои уста, в твое сердце, и оно даст тебе силу». Он наткнулся и на другие фразы, которые заставили его вспомнить историю Иисуса, и он вторично перечитал их: «И если появится среди вас пророк или сладкоречивый прорицатель и явят они вам знак чуда… не впускай в себя слова этих пророков и прорицателей: ибо так Господин твой Бог испытывает тебя, дабы познать, в самом ли деле ты любишь его всем сердцем и всей душой».

Когда Кюллинан в первый раз закончил чтение этих текстов, он был склонен сказать Элиаву, что обрел удивительную бодрость и готов встретить очередной автобус с туристами, но, поскольку знал, что Илан весьма искушен в этих материях, он, чтобы доставить ему удовольствие, снова приступил к чтению с первых страниц Пятикнижия. На этот раз к нему пришло ощущение потрясающей историчности этой книги: неизвестный автор, который прибегал к литературным приемам, чтобы передать речь Моисея, явно был глубоко искушен в еврейской истории, рассказывая о ней так, словно ее события происходили вчера – как говорил Элиав, при жизни его прапрадедушки, – и эта вовлеченность начала сказываться на Кюллинане. Теперь он читал десять заповедей глазами члена племени, который, стоя в толпе, слушает Моисея. Это он, покинув Египет, умирал от жажды в Синайской пустыне, это он испытывал страх перед первым вторжением в Землю обетованную. Он отложил Библию с четким ощущением, что читал подлинную историю реально существующего народа… может, не историю в подлинном смысле слова, а суть сотен древних традиций и национальной памяти. Элиав был прав: теперь Кюллинан отчетливо видел, как в тот день отряд евреев, преодолев овраги и промоины, увидел Макор. Он попытался догадаться, что нового откроют ему оставшиеся три чтения.

В этот момент появился Элиав с книгой под мышкой и забрал у него версию Библии короля Джеймса.

– Джон, мне бы хотелось вручить тебе для оставшихся чтений новый английский перевод, сделанный группой еврейских ученых в Филадельфии.

– Почему еврейских?

Помявшись, Элиав сказал:

– Это деликатная тема. Но в Пятикнижии особенно чувствуется еврейская сущность. Это наша священная книга, и она значит для нас значительно больше, чем, наверно, для католиков или баптистов. Тем не менее, все читают ее в католических или протестантских переводах…

– Для меня это просто перевод, – возразил Кюллинан.

– Не совсем так, – отпарировал Элиав. – Даже когда на свет появилась версия короля Джеймса, она была целенаправленно старомодной. Да, она была красивой и поэтичной. Но сегодня она явно архаична, и молодых людей, которые по ней изучают свою религию, это приводит к единственной мысли – они начинают думать, что и их религия так же архаична. На ней лежит пыль времен, и она не имеет отношения к современности.

– Может, и так, но при чем тут еврейский перевод?

– Другое, что не устраивает в версии короля Джеймса, – это чисто протестантский подбор слов. Вы, католики, достаточно давно обратили на это внимание, поэтому и придерживаетесь своей версии перевода. Но и он перекошен в сторону католицизма. А ведь все время книга, которую вы старались подогнать под себя, продолжала оставаться еврейской книгой, написанной евреями, которые рассказывали евреям же об очень еврейской религии. Нас можно простить, что мы почувствовали необходимость в переводе, который все это учитывает… особенно в Пятикнижии.

– Значит, вы придали переводу подчеркнуто еврейский характер.

– Мы этого не делали, но суть не в этом. Ты знаешь эти строки из Книги пророка Исайи, 7: 14? – Кюллинана всегда поражало, как евреи могут цитировать Библию, и сейчас Элиав повторил слова Ветхого Завета, которые составляли основу христианства Нового Завета: – «Итак, Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве примет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил».

Кюллинан, сверившись со своей протестантской Библией, удостоверился, что цитата Элиава была совершенно точна. Но тот сказал:

– А теперь посмотри на еврейский перевод, – и Кюллинан обнаружил, что слово «дева» переведено как «молодая женщина».

– Кто им дал право на такие изменения? – не без удивления спросил он.

– А ты посмотри оригинал на иврите, – предложил Элиав, протягивая ему третий вариант Библии. И в оригинальном тексте слова «дева» не упоминалось. Оно было введено христианскими учеными, как средство доказательства, что Ветхий Завет пророчески предсказывал появление Нового, который таким образом заменил собой Ветхий Завет. – В течение столетий, – объяснил Элиав, – сотни тысяч евреев погибали на кострах или в массовой резне, потому что их Библии противоречили другим. И я думаю, что мы заслужили точную еврейскую версию.

Когда Элиав ушел, Кюллинан, начав читать, испытал удивительное ощущение. Новый еврейский перевод, избавив Пятикнижие от поэтичности шекспировской эпохи, предлагал читателю откровенные и часто затруднительные для восприятия заявления. Сравнение старого и нового вариантов выглядело следующим образом:

«Слушай, о Израиль, законы мои и решения, что сегодня я вкладываю тебе в уши, чтобы ты мог усвоить их, помнить их и подчиняться им!»

«Слушай, о Израиль, законы и правила, что я сегодня сообщаю тебе! Изучай их и преданно соблюдай их!»

Он сверил современный перевод с оригиналом на иврите и убедился, что еврейский перевод куда точнее, чем в версии короля Джеймса. Кюллинан проверил еще полдюжины абзацев и удовлетворился тем, что еврейские переводчики старались, по крайней мере, сделать свой вариант если не поэтическим, то хотя бы точным.

Но постепенно его критический настрой сходил на нет, и он поймал себя на том, что получает от чтения истинное удовольствие, встречая в тексте современные выражения. При втором прочтении он понял, какое мощное воздействие оказывают на еврейского читателя такие строчки: «Не с нашими отцами Господь заключил завет, но с нами, ныне живущими, с каждым из нас, кто сегодня присутствует на этой земле». И мысль Элиава продолжала гореть у него в сознании: Пятикнижие – это живая книга и обладает мощной силой воздействия на современных евреев. Когда он дошел до той сцены, где евреи, получившие десять заповедей, требуют от Моисея вернуться к Богу за дальнейшими инструкциями, простой язык нового перевода и его идиомы дали ему ощущение, словно он в самом деле стоит в толпе евреев у горы Хорив, где им были даны заповеди: «А ты приблизься к нему и выслушай все, что Господь наш Бог скажет; затем ты передашь нам все, что Господь наш Бог сказал, а мы будем соблюдать его слова».