У Уриэля была квадратная черная борода. Считалось странным, что в его годы у него только одна жена, Рахаб, которая подарила ему всего одного ребенка, его сына Зибеона. Наложницы не играли большой роли в его жизни; их у него было несколько, как и полагалось столь достойному человеку, но об их детях он не заботился, и с годами его все меньше волновала необходимость окружать себя молодыми женщинами. Он любил только свою жену, считая ее отличной спутницей и мудрой советчицей.

Уриэль был всецело предан Макору. В молодые годы он предводительствовал его военными силами и мог вывести на поле боя четыреста хорошо вооруженных воинов. Дважды египтяне назначали его полевым командиром их воинских контингентов, расквартированных в этих местах, и он предводительствовал ими в далеких походах к Кархемишу и Дамаску, но всегда с радостью возвращался в Макор. Это он ввел в практику, что местожительство правителя должно размещаться у главных ворот города, чтобы каждый торговец, входящий в город или покидающий его, мог легко найти правителя и посоветоваться с ним по вопросам налогов. Его дом был большим укрепленным зданием, выраставшим из западной от ворот стены. В нем было два входа – один, что вел в город, предназначался для его семьи, а другой считался официальным и вел прямо из его помещений к извилистому проходу к воротам. Он был настолько предан управлению Макором, что часто садился на трехногий стул прямо у ворот и с удовольствием болтал с прохожими, делясь сплетнями о городских властях. Под руководством Уриэля Макор процветал. Землепашцы за стенами города производили излишки продуктов, которые караванами отправлялись в Акко, а в стенах города другие люди действовали в рамках сложной экономической системы. В ее основе лежали лепка и обжиг посуды из глины, найденной в вади, производство и окраска ткани и отливка бронзовых инструментов высокого качества. Медная руда доставлялась с севера караванами мулов из шахт, лежащих к югу от Красного моря. Олово же приходило в Акко на кораблях из портов Малой Азии, и конечный продукт расходился по многим городам и поселениям. В Макоре никто больше не пользовался кремневыми орудиями.

Гончарам, ткачам и кузнецам поддержку оказывали, главным образом, посредники, которые собирали средства для доставки сырья и брали на себя риск по отправке морем товаров. Они же снабжали и местные лавки, в которых продавались не только товары, произведенные в городе, но и предметы, доставленные издалека из таких специализированных центров, как Кипр, Греция и Крит на западе, как Дамаск и Индия на востоке. Люди в Макоре хорошо питались, красиво одевались и молились единой троице богов, которые надежно защищали их; им нравилась эта форма правления, принятая в районе между Месопотамией и Египтом.

Если, с одной стороны, им еще был неизвестен принцип чеканки монет, то они все же пользовались надежной испытанной системой весовых денег, которая позволяла отправлять в далекие места для оплаты счетов и золото и серебро. Пусть даже пока не существовало налаженной системы почты, имелись курьеры, которые регулярно разъезжали по Междуречью.

Уриэль умел писать на трех языках. Аккадская клинопись Месопотамии была основным средством для всех дипломатических и деловых действий. Египетские иероглифы использовались для правительственных сообщений. Существовала еще и новая форма письма, принятая в Северном Ханаане, из которой в конечном итоге и развился алфавит. На своем столе Уриэль хранил набор резных скарабеев из Египта. Он использовал их вдавленные отпечатки в виде своей подписи на глиняных табличках. Ими же он ставил печати на ручках тех кувшинов, которые служили мерами вина и зерна. Книг у него не было, но он обладал коллекцией глиняных табличек, на которой условными знаками были записаны важные мысли, и, кроме того, он помнил наизусть много стихотворных повествований из Месопотамии и Ханаана. Особенно хорошо он знал местный эпос о пребывании Баала и Астарты в подземном мире. Он не догадывался, что в нем рассказывается о приключениях, в которые были вовлечены его далекие предки, и, если бы ему рассказали об этом, он был бы неподдельно смущен, ибо Уриэль был лишен тщеславного желания иметь какое-то отношение к богам.

В сорок один год Уриэль был опытным правителем, который испытывал глубокое личное удовольствие, когда его поля производили больше зерна, а из-под прессов текло больше оливкового масла. Единственное, что заставляло его испытывать тщеславие, был его сын Зибеон. Ему минул двадцать один год, он был черноволос и красив. Какое-то время казалось, что он может вляпаться в неприятности, поскольку он усиленно оказывал внимание девушкам, родители которых не хотели, чтобы их дочери выходили замуж в четырнадцать лет, пусть даже в крестьянских семьях это дозволялось; но в результате давления со стороны Уриэля сын обзавелся любовницей из гиксосов, и этот кризис прошел стороной. Тем временем правитель усердно посещал семьи своих друзей, и вполне возможно, его сын вскоре мог жениться.

Весенним днем 1419 года до нашей эры, когда Цадок и его ибри с востока подошли к Макору, правитель Уриэль сидел на своем трехногом стуле, поставив его так, что мог разглядывать тех, кто поднимался по насыпи, и в то же время держать в поле зрения все, что происходило в городе. В той стороне он видел смешанную компанию из солдат-гиксосов, оставивших поле боя, египетских поселенцев, нескольких африканцев, горсточку ибри, которые забрели сюда с севера, и полдюжины других людей с берегов моря или из пустыни. Даже у тех, кто с полным основанием называли себя хананеями, было очень запутанное происхождение, но все сосуществовали вместе на основе взаимной терпимости. От толпы отделился невысокий коренастый молодой человек с острым крючковатым носом и направился к Уриэлю.

– Не хочет ли правитель произвести проверку? – спросил молодой хетт. Его родители оказались в Макоре во время налета наемников с севера.

– Все готово? – спросил Уриэль. Молодой человек кивнул, а правитель, приказав страже отнести стул в дом, присоединился к хетту, и они двинулись по широкой главной улице, которая по прямой пересекала холм от одних ворот до других. По пути он осматривал лавки, стоявшие вдоль главной городской магистрали: гончарные, где продавались Прекрасные изделия с греческих островов, лавки, на полках которых лежало не менее двенадцати самых разных образцов сукна, а также лавки, торгующие металлическими изделиями. В них были мечи, кинжалы и блестящие ювелирные изделия. Как всегда, он проверил хранилища для зерна и цистерны для воды, дабы убедиться, что они в полном порядке. Затем он проследовал к востоку от сторожевых ворот, где гончары, кидая куски глины на свои круги, лепили из них сосуды на продажу следующим месяцем. Неторопливо горели печи для сушки – после окончательного обжига глина будет звенеть, как стекло, а вот юные кузнечные подмастерья дули в длинные трубки, чтобы небольшие горны бронзовых дел мастеров пылали ослепительным пламенем, или же, качая меха, пытались добиться такого же эффекта в больших горнах.

Тем не менее, сегодня правитель Уриэль не останавливался у своих ремесленников. Проводник привел его к той части стены к западу от прохода к источнику, где ограда Макора выдавалась к северу, и здесь, оказавшись в окружении низких деревянных строений, молодой хетт показал Уриэлю то последнее оружие, на котором покоилась оборона Макора, – оно было настолько страшным, что впредь осаждать Макор становилось совершенно невыгодным делом.