– Да уж знаю! – огрызнулась она, выронив папиросу. – Тоневицкий, и когда вы прекратите выражаться фразами? Сказали бы попросту – никому не скажу, и баста! Ох уж мне это воспитание аристократическое! Вы куда сейчас пойдёте? Есть ли нынче какая-нибудь лекция?

Перемена в Ольге была так разительна, что Николай на мгновение растерялся и не сразу вспомнил, что сегодня намечалась вечеринка у Кольневых на Дмитровке и непременно должна читаться лекция о полезных минералах.

– И вы ведь тоже званы, Оля! – весело сообщил он. – Идёмте прямо сейчас – верно, уже ужин начался! Вы, должно быть, сегодня и не обедали? Я вам сейчас по дороге куплю пирожок с печёнкой у Петровны! И за происхождение печёнки могу поручиться!

– Никаких пирожков, у меня ни гроша! И до конца недели не будет, так что перебьюсь! Нет, вы мне не одолжите, я не намерена влезать в долги! Идёмте скорее, может быть, ещё не опоздаем! Кстати, почему вы не прочли Бунзена? Ведь этот труд каждый современный, уважающий себя человек просто обязан знать! Это не ваш никому не нужный Лермонтов! Что, ну что непонятного вы в Бунзене обнаружили?!

Вздохнув, Николай привычно приготовился оправдываться.

* * *

Через неделю проливных дождей небо над Москвой, наконец, прояснилось. Разошлись неповоротливые свинцовые тучи, высохла трава в купеческих садах Замоскворечья, а по реке рассыпало искры золотое и розовое июльское солнце.

В день Аграфены-купальницы Варя вскочила от первого же луча и, улыбаясь, кинулась к окну. Стояло ясное, умытое утро. Заросший бурьяном двор был заполнен тёплым светом. В кустах наперебой гомонили птицы. Две синички суетливо носились через забор, отлавливая корм для горластых птенцов. За их родительской суетой с напускным равнодушием наблюдал рыжий хозяйский кот, разлёгшийся на крыше дровяного сарая. «Это надо же было синичкам гнездо в яблоневом дупле устроить!» – озабоченно подумала Варя, глядя на продувную кошачью морду. – «Сожрёт, как бог свят, птенцов… проследить, что ли? Надобно Егорке сказать… Ох, да ведь свет нынче хороший какой!» И, мгновенно забыв о птицах, Варя кинулась одеваться.

На туалет ушло не более минуты. Столько же заняла борьба гребня с густыми рыжими прядями. Небрежно завязав косу на затылке и наспех плеснув в лицо водой из рукомойника, Варя вытащила из-за печи мольберт, установила его перед окном и поставила в нужное положение холст. Две недели назад прибыл, наконец, багаж графини Беловзоровой, и незаконченная картина, которая днём и ночью не шла у Вари из головы, поступила в полное распоряжение хозяйки. Но зато, как назло, зарядили дожди! Варя мучилась без нужного света, прилаживалась с палитрой и так, и этак, но всё было худо и не то. И вот, наконец, первый солнечный день, работа!.. Варя привычно выложила на палитру свои любимые охру, умбру и кадмий, придвинула тщательно вымытые кисти, мастихин – и через мгновение, как всегда, забыла обо всём.

Час шёл за часом. Солнечный луч погорячел, сделался сильным и ярким, уверенно пополз по стене комнаты. В золотой дорожке роились пылинки. За окном раздавались крики проснувшейся детворы, лай собак, вопли старьёвщика и молочниц, скрип телеги, выворачивающей из переулка, монотонный звон подвязанного к её задку ведра, – Варя ничего этого не слышала. Её двухлетний мучительный труд, забравший столько мыслей, столько мук и сомнений, близился к концу. Никаким счастьем нельзя было заменить это радостное наполнение удавшейся работой, – и поэтому настойчивый стук в дверь не сразу донёсся до Вариного сознания. Когда же из сеней послышался очень знакомый и заметно встревоженный голос: «Варя, вы там живы или спите до сих пор?» – она вздрогнула и некоторое время непонимающе смотрела на дверь. Затем тяжело вздохнула. Опустила кисть. С сожалением сняла холст с мольберта и отнесла за сундук. И лишь после этого пошла к двери.

На пороге стоял Андрей Сметов с шинелью на одном плече и с саквояжем в руке. Варя улыбнулась было ему, но Андрей, глянув ей за спину, сразу же уверенно сказал:

– Я невовремя. Вы работали. Я, болван, напрочь забыл, как художнику важен этот утренний свет! Простите, Варя, я ухожу.

– Да вы с ума сошли, Андрей Петрович! И не стыдно говорить такое… Заходите-заходите, я уж закончила. Боже мой, это что – полдень уже?! Присядьте сами, без церемоний, я самовар…

– Самовар сейчас будет, я хозяйке внизу уж сказал. И саек принесут! Ничего, что я так раскомандовался? Но, насколько я вас помню, вы способны целый день голодная просидеть, когда творите!

– Да вы ведь и сам такой же! – отмахнулась Варя. – Как же хорошо, что зашли хоть напоследок! Я ведь вас с самой вечеринки у Тоневицких не видала! Думала уж – всё, уехали не попрощавшись, как умеете!

– Да, вот нынче уезжаю, оттого и зашёл. – Сметов, улыбаясь, смотрел на Варю, и в его сощуренных чёрных глазах бились солнечные искорки. В растрёпанных волосах виднелась почему-то солома, и Варя невольно улыбнулась. Андрей, проследив за её взглядом, смущённо провёл ладонью по голове.

– Сено, надо полагать?.. Ну, вы-то свой человек, носа морщить не будете…

– Разумеется, не буду. Где же это вы спали?

– В ночлежке на Трубной. Наверное, и шинель провоняла вся?

– Понятия не имею: у меня всё равно красками пропахло. Только что же вам самовар, когда вы, верно, голодны? У меня колбаса есть и хлеб, но…

– Не хватало ещё вас объедать! – возмутился Сметов. – И ничего я не голоден! Жиганы с Трубной угостили бульонкой. Сытно, надо сказать! Хотя, подозреваю, что из местного кобеля была сотворена… Ну да где наша не пропадала!

– Да что вы делали-то там, на Трубной? С жиганами?! – изумилась Варя. – Там ведь и пропасть ни за грош ничего не стоит!

– Зашивал ножевое ранение. – коротко пояснил Сметов. – Надеюсь, успешно.

Варя не решилась расспрашивать далее и отправилась за самоваром.

– И чай у вас всё тот же! – обрадовался Сметов, вдыхая сладкий запах из чайника с отбитым носиком. – Всё так же травку на косогоре собираете?

– Так ведь сейчас самый сбор! Завтра-то – Иван-Купала! Глядите вот: и земляничный лист, и мятка, и душица, и малина, – всё есть. И покупного не надобно! Вы сайку-то берите да рассказывайте – куда отправляетесь снова?

– Ну уж нет, это вы рассказывайте. – распорядился Сметов, впиваясь крепкими зубами в румяный бок сайки. – У Тоневицких нам ведь тогда и поговорить толком не дали! Вы ведь три года по Венам-Парижам пропадали, а я там и не был отродясь! Расскажите, Варенька, как вы жили-то в заграницах?

Варя начала рассказывать, улыбаясь про себя: настолько отличался сегодняшний Сметов от того, которого она видела на вечеринке в Столешниковом переулке. Андрей сидел, свободно откинувшись на бревенчатую стену. В его взъерошенных волосах играл солнечный свет. Белые зубы светились в добродушной улыбке. На лице не было и тени той пренебрежительной маски, которая так неприятно удивила Варю у Тоневицких. Казалось, вовсе не было этих трёх лет, и в гостях у неё, как прежде, сидел хороший товарищ, всегда готовый прийти на помощь, бедный студент-медик, ехидный, насмешливый и добрый, который снимал с себя последнюю рубашку для друзей и ни капли о ней не жалел.