Скорбные глаза опасно блеснули, когда она, подавшись вперед, скользнула взглядом по лицам итальянцев.

— Я знаю многих американцев, — с резким акцентом сказала она, — так что, пожалуйста, не считайте их всех такими, как Сеймур.

— Вера… — Прозвучавшая в голосе Сеймура снисходительная нотка намекала на то, что эти двое хорошо знакомы.

— Неужели вы не видите, что вас здесь только терпят? Ваши рассуждения оскорбительны. И я с ними согласна.

— Я вовсе не хочу никого оскорбить.

— Знаю. — Вера усмехнулась. — У вас это само получается.

Сеймур добродушно рассмеялся:

— Touché.

— Если Соединенные Штаты так обеспокоены коммунизмом и интересом к Италии со стороны России — на мой взгляд, беспокойство необоснованно, пока премьером у них этот забавный толстячок Хрущев, — вам стоило бы не обращаться со страной как с рынком сбыта для своих товаров, а заводить здесь друзей.

Последовавшие дебаты продолжались сначала под кефаль, а потом и под жаренную на углях свинину с чесноком и розмарином (вкус оказался ничуть не хуже запаха, дразнившего ноздри гурманов всю вторую половину дня). Диспут получился живой и проходил в благожелательном духе. Говорили о фашистах и монархистах, демократии и бедности, перенаселенности и стремлении Америки переделать мир на свой лад. И даже Гарри и синьора Педретти, тихонько флиртовавшие в уголке, время от времени отвлекались, чтобы вставить свой комментарий.

Сеймур защищался доблестно и с достоинством, неизменно сохраняя выражение благодушной скуки, тогда как супруга его становилась все более раздражительной и злобной. Ее неоспоримая вера в искупительную силу экономического процветания несла все характерные признаки религиозного фанатизма. Ее бог был единственным истинным богом, а всех неверных ждали проклятие или, того хуже, коммунизм.

К пудингу дискуссия постепенно иссякла. На небе зажглись первые звезды, по периметру террасы вспыхнули факелы, и Адам все чаще ловил себя на том, что ищет взглядом Антонеллу. С первыми звуками музыки он торопливо допил кофе и отправился искать ее.

Гости поднимались из-за столов и устремлялись к танцплощадке. Пробившись через толпу, Адам увидел Антонеллу, разговаривающую с Марией. Служанка выбралась-таки из своего убежища и, похоже, чувствовала себя неплохо и даже — большая редкость — улыбалась. Вот только руки ее вели себя как-то странно, совершая быстрые, экспрессивные движения. Блеск ее глаз слегка потускнел, когда она увидела приближающегося Адама. Поприветствовав гостя кивком, Мария торопливо удалилась.

Антонелла покачала головой:

— Бедняжка.

— Что-то случилось?

— Ничего, просто немного выпила. — Она взяла его под руку. — Идем, хочу познакомить тебя кое с кем.

Пожилой джентльмен, похоже, засыпал; лысая голова устало клонилась к плечу. За столом, кроме него, осталась только юная парочка. Тихонько перешептываясь, склонившись друг к другу, они не замечали ничего и никого вокруг и являли собой картину едва сдерживаемого желания. Когда Адам и Антонелла сели по обе стороны от дремлющего старичка, он вздрогнул и резко выпрямился, как солдат, услышавший команду «смирно!».

— Родольфо, это Адам, — сказала по-итальянски Антонелла.

Родольфо обернулся:

— Адам?

— Сад…

— Ах да, Адам и сад. Он говорит по-итальянски? Ну конечно, говорит. Криспин не прислал бы студента, не знающего языка.

— Вы знакомы с профессором Леонардом?

— Разумеется, знаком. — Старичок поднял руку и с неожиданной силой сжал запястье Адама. — Примите мои поздравления. Я знаю этот сад едва ли не всю жизнь. То, что вы сделали, невероятно! Замечательно! Вы уже рассказали Криспину? Конечно, рассказали.

— Нет.

— Нет? Почему?

— Сам не знаю.

— Обязательно сообщите. Криспин всегда говорил, что в этом саду что-то есть. Он это знал. И раздражался оттого, что тайна ускользает. Мы были тогда молодые, вашего возраста, но, конечно, выглядели получше, чем сейчас. — Родольфо заулыбался. — Мы часто ходили туда с Франческой. — Он ткнул скрюченным пальцем в Антонеллу. — С ее бабушкой. Должен признаться, я его ненавидел. Криспина. Понимаете, я был третьим лишним и прекрасно это понимал. Просто не хотел оставлять их наедине.

— Почему?

— В то время такое не дозволялось. И мне, всегда любившему ее, приходилось стоять и смотреть, как она отдает ему свое сердце.

— Вот как? — Признание Родольфо, похоже, было для Антонеллы новостью. Она бросила взгляд на Адама, которому не оставалось ничего другого, как изобразить удивление.

— Да, да. Но я не об этом. Я к тому, что Криспин уже тогда что-то чувствовал. Иногда мы ходили туда вдвоем. И я тоже проникся к нему симпатией. Он чувствовал, понимаете? — Родольфо похлопал Адама по руке. — Присылайте мне ваш очерк, и я его переведу. И даже посодействую публикации здесь, в Италии. Ничего особенного не обещаю — это будет университетский ежегодник, — но многие из нас с этого и начинали. — Родольфо глуповато хихикнул. — Через шестьдесят лет, если разыграете карты правильно, станете таким же, как я, — бедняком, который напивается на вечеринках и курит чужие сигары. Кстати, где она? — Он рассеянно огляделся.

— У вас в руке, — подсказала Антонелла.

— Действительно. А теперь, молодые люди, ступайте. — Он попытался раскурить погасшую сигару.

Антонелла задула спичку.

— Танец, — сказала она.

— Нет.

— Я настаиваю.

— Убедите меня.

— Может быть, он станет нашим последним.

— Хороший довод. Помогите подняться.

Оркестр был большой, с внушительной духовой секцией, и вещи он играл классические, из репертуара биг-бенда. Что вполне устраивало тех, кто знал, как танцевать под такую музыку, и не очень тех, кто танцевать не умел вообще. Увы, Родольфо танцевать умел. По-настоящему. К тому же для человека почтенного возраста он отличался поразительной неутомимостью. Наблюдая за ними, Адам со страхом размышлял о предстоящей передаче эстафеты. Когда подошла его очередь, он посчитал должным признаться, что обе ноги у него левые (одна из них все еще болела после падения в мемориальном саду).

Помог алкоголь. К тому же у него появился повод держаться за нее.

Оркестр разместился на помосте, сооруженном перед каменной балюстрадой. Танцплощадка представляла собой гигантский деревянный круг посередине террасы с мраморным фонтаном в центре. Ее окружали высокие, украшенные китайскими фонариками ширмы. Пылающие факелы отбрасывали на пол трепещущие тени. Заключенная между экранами, музыка звучала, казалось, отовсюду.

— Обед понравился? — спросила Антонелла, не без труда пробиваясь сквозь толпу.

— Да.