правильной критики и похвалы. Вадим Георгиевич всё-таки прекрасный преподаватель, особенный, верно?

— Верно, — вздохнула Мира. Сколько теперь ей понадобится времени, чтобы навсегда забыть о Зорине? Похоронить мечты о нём как можно скорее. Перестать чувствовать то, что было в сердце. А ведь было…При расставании она намеренно сказала ему «прощайте», понимая, что действительно прощается. Навсегда. Вот только сердце. Как этому глупому сердцу приказать перестать любить? Как быстрее стереть из памяти этот тёплый взгляд зелёных глаз с густыми ресницами? Эту мягкую улыбку, с которой он неизменно встречал их с Таисьей. Забыть обо всём, что он говорил им, рассказывал, шутил, иронизировал. Но зачем же забывать хорошее? Он многое им дал, особенно Мире. За всё время их общения он привил ей хороший вкус в литературе, открыл плеяду по-настоящему интересных писателей, объясняя тонкости многих понятий, явлений, да и каких-то жизненных ситуаций. С ним всегда было интересно. А ещё — он сделал, наверное, самое главное для Миры, как для человека, который находится в самом начале своего творческого пути, — он поддержал её, вдохновил, помог поверить в себя. Так что не стоит обижаться на Вадима Георгиевича, нет, быть только благодарной.

На следующий день какой-то ненормальный позвонил в здание, где работала Мира, сказав, что здание заминировано, и всех, кто был на работе в этот день, вынуждены были эвакуировать, а затем и отправить домой пораньше. Все обрадовались, кроме Миры, ей на учёбу. Она села в вагон метро, посмотрела на часы, проехала несколько остановок, ничего лучше не придумала, как выйти на Таганке. Погода стояла хорошая, хоть и прохладно, зато с самого утра светило солнце. Мира перешла улицу на зеленый свет, затем ещё раз и ещё, здесь были странные переходы — один за другим. Наконец, она вышла на прямую длинную улицу, застегнула пуговицу пальто под горло, поправила шапку, затянула туже шарф и пошла, куда глаза глядят.

Шла она долго, не спеша и наслаждаясь прогулкой, не замёрзла. Прошла небольшой храм, возле которого в киоске продавали вкусно пахнущую выпечку. Затем были магазинчики — побольше и маленькие, кафешки, в витринах которых отражались спешащие прохожие. Цветочный салон привлекал внимание своей витиевато написанной вывеской. На автобусной остановке в киоске продавали мороженое, Мира подумала, что бытует мнение, что все русские даже в мороз едят мороженое. Это, всё-таки, по большей части выдумки.

С правой стороны показались красные стены монастыря. Ноги сами привели сюда. Значит, так тому и быть. Она была здесь давно, как-то привозили друзья на автомобиле, ей тогда запомнился морозный декабрьский вечер, залитые иллюминацией улицы и как они не могли найти монастырь, потому что припарковались где-то во дворах. Заплутали, когда пошли пешком. А как, оказалось, кружились на одном месте. «Бес крутил», — сказала тогда приятельница. Вбежали на территорию монастыря и еле успели приложиться к мощам святой блаженной Матроны. Но успели же! Сколько тогда было счастья.

Мира вошла на территорию монастыря, трижды перекрестилась. Народу было много, к иконе на стене храма с внешней стороны огромная очередь, ещё большая очередь к самим мощам святой. Люди сновали по территории, несли бутылки со святой водой, входили и выходили из храма. Мира встала, как вкопанная, напротив иконы Матроны издали. И вдруг мир для неё перестал существовать. Она стала шептать молитву — свою молитву. Ту самую, которая рождается, идёт от сердца. Когда твоя душа-христианка, и она вдруг чувствует обращённый в тебя, именно в тебя, взор с Небес. Хочется плакать, но слёзы эти светлые, небезутешные. Пусть и сокрушенные, зато очищающие. Живые…

Вслед за этой душевной встряской наступает тишина — внутренняя благодатная, и мир вокруг тебя преображается. Так легко и так чудодейственно. Впервые за последние месяцы Мира ощутила эту самую лёгкость и свободу — от своих чувств, тягостных мыслей о человеке, который с самого начала не мог быть рядом с ней. Она знала, что самое правильное — идти своей дорогой.

Глава 56

— … Записи были не совсем обычными, — Владимир Григорьевич надел очки, открыл нижний ящик стола, вытащил оттуда несколько старых пожелтевших листков. — Я не стану тебе всё зачитывать, моё внимание привлекли несколько цитат, помеченных красными чернилами и из которых я сумел сделать выводы, впрочем, сознаюсь, далеко не сразу. Всё-таки дед постарался зашифровать. Вот смотри, к чему могла относиться такая фраза: «Великий Боже! Благодарю за счастье командовать славными молодцами!»

— Благодарность за победу, — подумав, сказала Надя, — причём тема явно военная и воскликнул, скорее всего, командир или главнокомандующий. По стилю — дела давно минувших лет. Ну, интернет даст более точные сведения, — смущённо улыбнулась она.

— Да всё правильно ты определила, эта фраза принадлежит Михаилу Илларионовичу Кутузову. Но! Тонкость в том, что слова эти протравливали на клинках.

— На клинках? — поразилась Надежда.

— Улавливаешь связь?

— Кажется, да. То есть, по сути, эта цитата — намёк на клинок?

— Вот именно! — воскликнул Фертовский-старший. — А вот ещё фраза «Драгоценные камни на дороге не лежат» — автор индийский философ Чанакья Пандит. Что ты скажешь об этом?

— Речь идёт о драгоценных камнях, а они есть в гарнитуре, — сказала Надежда, — полагаю, что связь опять просматривается.

— Хорошо, а причём тут дорога?

— Дорога… это может означать, что гарнитур спрятан надёжно. Его можно найти, лишь преодолев какую-то дорогу, путь.

— Воистину, передо мной умнейшая из женщин, — Фертовский-старший снял очки и улыбнулся.

— Владимир Григорьевич, я смущена, — Надя зарделась.

— И правильно, моя дорогая. Но я искренен. Продолжим? — она кивнула. — Вот над этой фразой я думал дольше, — он опять надел очки, — «Отдалённость измеряется не расстоянием. За оградой какого-нибудь сада порою скрывается больше тайн, чем за Китайской стеной, и молчание ограждает душу маленькой девочки надежнее, чем бескрайние пески Сахары ограждают одинокий оазис». Автор Антуан де Сент-Экзюпери.

— Сложно, — сразу призналась Надежда, — слишком сразу много понятий.

— Хорошо, давай тогда попробуем расчленить цитату? Отдалённость измеряется не расстоянием. Как ты думаешь — чтобы могло это значить?

— Могу предположить, что место тайника гарнитура было где-то не так далеко от дома, но всё же и не близко. Не знаю, мне такое пришло в голову, — сказала Надя.

— Так, а ограда сада?

— Возможно, что там был сад, в том месте, где тайник. Я ошибаюсь?

— Нет, ты не ошибаешься, — засмеялся Фертовский-старший, от выводов невестки он даже развеселился, так она подняла ему настроение.

— А вот про маленькую девочку, если честно, я не понимаю, — Надя покачала головой. — Едва ли ваш дед мог отдать на хранение ребёнку такую ценную вещь.

— Ты сказала отдать на хранение?! — он даже вскочил.

— Ну да,