— Должен сообщить тебе, светлый архонт, весьма горькое известие, — опустив очи долу, после низкого поклона начал Катаклон. — Племянник твой, Ростислав, властитель славного города Тмутаракани, преставился февраля в девятнадцатый день.

— Как?! Он умер?! — воскликнул в изумлении Всеволод. — Что же с ним случилось?!

— В Тмутаракани был пир, и один вельможа из Херсонеса, некий катепан[247] Склир, незаметно подложил в чашу архонта медленно действующий яд. Молодой архонт разболелся и неделю спустя отдал Богу душу. Убийца же похвалялся, как если бы он совершил великий подвиг. Но в Херсонесе возмутились горожане. Многие там любили Ростислава. Когда они узнали об отравлении архонта, то насмерть забили катепана камнями.

Всеволод молча уставился на аксамитовую хламиду Катаклона, украшенную львами и грифонами в круглых медальонах. Ясно, притворяется ромей, что скорбит. Рад, верно, Ростиславовой кончине. Ибо немало насолил этот добр молодец ромеям — победил касогов, вступил затем с ними в союз, вырос в грозную силу, планы строил дерзкие. Может, и жаль, что не исполнились многие замыслы его.

С грустью вспоминал Всеволод, как приезжал к нему Ростислав, как охотились они на туров, играли в шахматы, спорили. Ведь это он, Всеволод, натолкнул племянника на мысль отправиться в Тмутаракань и, стало быть, невольно приблизил его гибель.

«Ужель вина моя в его смерти?! — в страхе подумал князь, но тотчас успокоил себя. — Всё в Руне Господней. Что человек?! Человек — раб Божий, слаб он, мелок и не в силах предвидеть грядущее».

— Благодарю тебя, патриций, за весть, хоть и нерадостна она для меня, — произнёс он наконец, после продолжительного тяжёлого молчания.

Катаклон снова низко поклонился князю.

«Может, этот же ромей и велел катепану яд Ростиславу подложить, — подумалось Всеволоду. — С него станется».

Нет, Всеволод не скорбел по умерщвлённому племяннику, просто ещё раз убедился он в том, сколь надо быть всегда осторожным в выборе друзей.

Любое дело, любой свой поступок, любой шаг надо заранее осмысливать, подготавливать, пусть бы на это уходили даже многие годы.

Вот был богатырь — весёлый, красивый, смелый, дерзкий, нетерпеливый, пылкий, юный — и нет его более на свете. Как же странно устроен этот бренный и жестокий земной мир!

Глава 38

СМЕРТЬ МАРИИ

На низком резном столике мерцала лампада, на стенах красовались хорезмийские ковры, дорогие греческие паволоки, шелка, в углу топилась муравленая[248], выложенная изразцами печь.

Всеволод, в чёрном долгом платне, безмолвно сидел у ложа жены. Мария умирала, медленно, тяжело, князь слышал её прерывистое хриплое дыхание, подходил к ней ближе, наклонялся, хотел сказать что-нибудь ободряющее, успокаивающее, но тотчас из-под беличьего одеяла выпрастывалась тонкая, горячая рука, отстраняла его, с уст княгини срывалось:

— Уйди... Варвар... Скиф... Дикарь.

И Всеволод вспыхивал на мгновение гневом; отшатнувшись от этой руки, как от змеи, уходил, садился поодаль, смотрел на пламя свечи; в тёмных больших глазах его загоралась, бродила доселе невысказанная никому, даже самому себе, мысль: «Она уходит, умирает. Она стала лишней в моей жизни, стала помехой. Выполнила своё назначение, возвысила меня, сделала зятем базилевса, родила сына. На этом кончается отведённая, отмеренная ей Всевышним на Земле дорога».

Нет, прочь эту мысль! Всеволод недовольно нахмурил чело и вдруг содрогнулся, почувствовав, как холодок ужаса, страх бежит по его спине: «В латинство впадаю, мыслю о предопределении»...

Он вспомнил читанные когда-то в юности трактаты Блаженного Августина о ничтожности человека, о том, что вся жизнь его определена и расписана заранее, что человек не властен что-либо изменить в своей судьбе, он не имеет свободы воли. Когда рождается он, раб Божий, то уже известно наперёд, попадёт душа его в рай или в ад.

Против подобных умозаключений всегда восставал Всеволодов разум, он в мыслях яростно спорил с Августином, пытался доказать, что нет, человек — не ничтожество, не пылинка на путях бытия. Пусть жалок и слаб он, но имеет свою волю, может сам менять свою жизнь. Хотя, воистину, многое зависит в ней от случая, от обстоятельств, и есть на свете Провидение Божье, и оно помогает и должно помочь ему, пока ещё просто князю, владетелю пограничной с Дикой Степью волости, достичь вершин славы и земного величия.

Мария глухо застонала, стала шептать что-то невнятное.

«Отходит. Пора попа звать». — Всеволод молча сделал знак челядинке.

Когда та стремглав юркнула за дверь, князь подошёл и склонился над умирающей, вслушался в её бессвязную, неразборчивую речь.

Княгиня бредила, металась в горячке, но вдруг сорвались с её уст сквозь бред ясные и твёрдые слова:

— Будь ты проклят! Ты убийца, враг! Ненавижу!

Лицо Марии передёрнулось, исказилось от боли, она приподняла голову, широко раскрыла глаза, обвела ничего не видящим взором покой и откинулась обратно на подушки.

Вскоре после полуночи Мария испустила последний вздох. Всеволод, отрешённый, задумчивый, смотрел на её холодное, воскового цвета лицо и беззвучно шептал заупокойную молитву. Рядом, склонив голову и горестно сжимая уста, стоял Владимир. На цветастом ковре билась в рыданиях Янка, которую напрасно старалась утешить старая горбоносая гречанка — кормилица усопшей.

В эти тягостные часы Всеволод начинал ощущать, что со смертью жены, нелюбимой им и не любившей его взбалмошной и вздорной женщины, словно уходила, истаивала часть его жизни. Он не понимал, почему, но чувствовал, твёрдо знал, что отныне всё будет совсем по-другому, изменится мир вокруг, и сам он, Всеволод, тоже изменится. Уверенность и покой в душе его окончательно схлынут, на место их придёт бесконечная череда трудных забот и тяжких свершений, и он верил: ждёт его впереди земная слава, власть — то, о чём говорил когда-то отец, князь Ярослав. Но достичь славы и власти будет трудно — ох, как трудно!

Вдруг спустя всего несколько часов после последнего вздоха жены смерть её стала представляться Всеволоду событием мелким и ничтожным, таким, через которое надо просто вот так взять и перешагнуть, равнодушно и смело. Князь сам удивился и ужаснулся своим мыслям.

Глава 39

ДЕВЫ ИЗ ПАМЯТИ

Как было положено, Всеволод год носил траур по умершей, клал поклоны в церквах, ставил свечки и заказывал молитвы за упокой её души, вносил богатые вклады в окрестные монастыри. Но время шло, и надо было думать о новой жене. Хотелось, конечно, выбрать себе невесту такую, чтоб жить с ней душа в душу.

Летними вечерами, когда зной и дневную суету сменял лёгкий, слабый ветерок, приятно освежающий