половца?), затем отцова короткого крика: «Уходим! Обозы бросай!» — ничего не помнилось ему. Лишь после пришли горечь и стыд поражения, когда всем существом чувствуешь позор и ответственность за свершившуюся неудачу. А вся та ночь пролетела для Владимира как одно ужасное мгновение. Уже на рассвете они неслись куда-то на конях — Владимир даже не понял сперва, что скачут они по той же дороге, по которой некогда отправлялся он в стольный Киев и которую так славил воевода Иван.

Увы, стала для него теперь эта дорога путём горести и стыда.

Глава 41

БЕГСТВО

Всеволод и Владимир отдышались, лишь когда очутились в Чернигове. Спины ломило от беспрерывной тряски в седле. Сойдя с коней, князья еле волочили ноги.

Святослав, встретивший их за крепкой дубовой стеной внутреннего города, в кольчуге, в шеломе, с мечом на поясе, удивился мрачному виду брата.

— Почто ты тут, Всеволод?! А Изяслав где ж?

— Изяслав! — Уста Всеволода тронула полная презрения усмешка, он стряхнул пыль с дорожного саженного жемчугами вотола. — Бунт в Киеве. Чернь поднялась на Изяслава. Вначале стали требовать, чтоб выдали им коней и оружие для защиты от поганых. Ну а Изяслав, известное дело, отказал. Негоже, мол, смердам за мечи браться. Испугался, что оружие это против него же и повернётся. Люд вспылил, бежал Изяслав из Киева с сыновьями и ближними боярами. В Польшу, говорит, помощи у ляхов просить. И поделом ему. Сам довёл людинов до злодейства. За тиунами не следил, позволял им вытворять бог весть что, обирать народ, как липку, в лености и грехе погряз — вот теперь и получил. А в Киеве посадские Всеслава из йоруба вывели и кликнули на княжение.

Ошарашенный, Святослав аж присвистнул от изумления. Вот каково Провидение Господне! Давно ли этого Всеслава вели в цепях по киевскому княжескому подворью, а ныне уже Всеслав — великий князь, а Всеволод и Изяслав — изгои несчастные!

— Одно страшно, — продолжал тем временем Всеволод. — Княгини там наши остались, Гертруда и Анна, а с ними младые княжны. Как бы не совершил Всеслав зло над ними.

Не, брате! Не створит ничтоже. Всё ж таки родич он нам, не поганин какой, — постарался успокоить брата Святослав.

— Вот и Изяслав то же самое говорил, — мрачно заметил Всеволод.

...Владимир, не проронивший ни слова за время их толковни, смотрел на стрыя искоса, с недовольством.

— Поганые-то грабят уже и мои земли, — быстро перевёл Святослав разговор на другое. — Мыслю, соберу дружину, пешцев, пойду на них.

— И сколько же дружины и воев под рукой у тебя? — Всеволод горько усмехнулся. — Ну, тысячи две-три от силы наскребёшь. А их, половцев, — тьма тьмущая!

Святослав насупился.

— Скажу те тако, Всеволоде: у страха глаза велики! Не хошь — что ж, беги дале, ищи покоя!

— Спасибо тебе за совет, братец. Правда, когда ушёл ты с Альты с дружиной, моим советам не внял. Прощай.

Махнув Владимиру, Всеволод спустился с крыльца.

— Княже! — догнал его у ворот детинца сакмагон Хомуня, встревоженный, со всклокоченными волосами, в покорёженной во многих местах кольчуге.

— Что тебе? — недовольно спросил его Всеволод.

— Княже! — с мольбой в голосе повторил бывалый воин. — Служил я те верою и правдою много лет. Дозволь в Чернигове остаться! Биться с погаными хощу! Уж коль сгину, дак сгину!

Всеволод окинул любимца пристальным взглядом, тяжело вздохнул и, хлопнув его по плечу, с горечью ответил:

— Ну что же. Удерживать тебя не могу. Иди, Бог тебе в помощь.

...Оставив за спиной Чернигов, Всеволод и Владимир с остатками своих дружин помчались дальше на восход, против солнца.

Мелькали по сторонам дороги леса, поля, холмы, проплывали мимо сёла и деревеньки с церквушками и кладбищами, мутилась под копытами вода в маленьких речках.

Страха в душе у Всеволода не было, не было почти и стыда, хотелось одного — уехать подальше, чтоб перевести дух, осмотреться, осмыслить произошедшее.

Лишь в Курске, на дальней границе со степью, в холодном старом доме местного старосты, продуваемом всеми ветрами, почувствовал себя Всеволод в безопасности, но когда, казалось, можно было как-то успокоиться и обустроиться, нахлынуло на него горькое отчаяние.

Вот жизнь проходит, а он, князь Хольти, так и не свершил в ней ничего значительного, великого! И кто же он теперь?! Несчастный изгой! Что может быть горше?! А как же пророчество покойного князя Ярослава? Даже не верится в него сейчас, в таком жалком положении.

«Но нет, надо верить, надо ждать, пробьёт ещё час мой! одёрнул себя Всеволод и в мыслях обратился к Богу, страстно взывая: — Помоги, Господи!»

Тем часом уже скакали по Черниговской земле, загоняя коней, первые вестники.

— Поганые Десну перешли! Рыщут под Сиовском! Осадили было Нежин, да не по зубам, видать, вышел кус! — бодро сообщали биричи на площадях.

Равнодушно выслушивал тревожные вести князь Переяславский.

Обхватив голову руками, он думал совсем о другом: «Погибла Русская земля! Неужели ни мне, ни Владимиру не княжить более?! Нет, Владимира надо послать в Залесье. Пусть хоть он, если доберётся до Ростова, избежит тяжкой участи изгоя!»

Вызвав к себе сына и воеводу Ивана, Всеволод объявил им своё решение:

— Настала пора ехать вам в Ростов. Бояре лихоимствуют там, обирают простой люд, распустились совсем. Тиуны дани не шлют в том числе, в каком надо. Сам я тут пока останусь. Если что переменится к лучшему, даст Бог, в Переяславль вернусь. Может, пройдёт, пронесётся гроза, солнце снова над Русью выступит.

Ошеломлённый, Владимир смотрел на отца широко раскрытыми глазами.

«Вот сколь переменчиво и зыбко всё в мире, — думалось ему. — Ведь вроде совсем недавно сидел себе в Смоленске, и в мыслях не было, что придётся бежать чуть не чрез всю Русь».

...Выехав из ворот Курска, пятнадцатилетний Владимир обернулся и долго махал издали рукой стоящему на забороле возле приземистой деревянной бойницы Всеволоду.

Теперь — понимал молодой князь — наверное, нескоро, один Бог ведает когда доведётся ему снова встретиться с отцом и воротиться в родные, близкие сердцу места. Ничего не поделаешь, такова княжеская доля. Русь велика, и поэтому приходится пробираться через глухие дебри, чащи, болота. Трудности повсюду ожидают человека на жизненном пути.

Но молодой князь не боялся никаких трудностей, верил, что всё обойдётся, и веру эту поддерживал неотлучно бывший при нём воевода Иван.