Я бросила быстрый взгляд на Дору. Как ни странно, никакой женской солидарности во мне не было: я могла бы отнестись к ней с сочувствием, но одно сложное и совсем непонятное ощущение накрыло меня при взгляде на коллегу: она словно вернула мне должок за все переживания раньше. Её мужчина соблазнился мной…

Ох, а вот это совсем нехороший знак. Совсем не на ту дорожку ступает моя нога. Что за реваншистскую историю я задумала?

После обеда к нам в кабинет зашёл Матиас. И хорошо, если бы «к нам», но Дора ещё в полдень уехала под делам. Этот подлец не мог не знать об этом.

— Я пришёл попросить прощения, — сказал он, виновато смотря исподлобья.

«Ещё ножкой пошаркай», — глумилась я про себя, а на деле напустила самый серьёзный вид.

— Ок, но при одном условии, — я поднялась и вышла из-за стола, лишь бы только не дать ему шансов зажать меня где-нибудь у подоконника. Опыт-то есть теперь.

— Любое! — он вкинул руки, и открыто улыбнулся: — Я повёл себя отвратительно. Поверь, мне самому стыдно за своё поведение вчера.

— Только не говори, что Матиас вчера и Матиас сегодня — два разных человека.

— Хорошо, не буду.

— Так, условие. Я только ещё подумаю — только ещё подумаю, ты слышал? — о прощении, если ты никогда больше даже пальцем ко мне не прикоснёшься и забудешь адрес Вальтера.

— Никак не могу, — он снова пытался смягчить меня: — Как я могу забыть дорогу к другу?

— Ладно, ты забудешь адрес Вальтера до тех пор, пока он в отъезде. Так понятнее?

— Более чем.

— Всё, разговор закончен.

Матиас только кивнул, зачем-то осмотрелся по сторонам и нерешительно подошёл к моему столу, где оставил небольшую коробочку со словами:

— Ещё одно моё извинение за поспешность и грубость, — улыбнулся Фогель.

Только когда за ним закрылась дверь, я решилась приоткрыть коробочку. Извинением служил небольшой тоненький серебряный браслет.

Когда это немцы начали разбрасываться такими подарками? Нет, в истории с серьгами от Вальтера всё было ясно, а тут… С чего бы такая щедрость от практичного европейца? Да и его настроение мне совсем не понравилось. Все его слова и жесты — какой-то спектакль одного актёра для одного зрителя.

Дают — бери, бьют — беги. Работает ли эта пословица в моей истории? Я всё также смотрела на милое украшение, не смея ни примерить его, ни убрать с глаз долой. Только заслышав шаги и голос Макса, который приближался к кабинету, я схватила коробочку и бросила себе в сумку.

***

— Ни за что не поверю, что ты перешла и на ювелирку теперь, — скептически сказала Лола, осматривая подарок Матиаса на моей руке. — Давай уже, раскалывайся, Вальтер прислал, гордость ты наша? Подгадал к экзамену?

— Нет, — я отвернулась к окну.

Зачем она произнесла его имя, когда на руке горит подарок от другого? Рассказать или нет?

Долгожданная встреча с Лолой случилась по плану в её квартире, где мы, как когда-то все четыре года, живо обсуждали предстоящее испытание. Подруге каким-то чудом досталась на перевод статья про африканского фото-репортёра, и она с огромным удовольствием работала над заданием и презентацией переводческого анализа.

— От поклонника, — туманно ответила я на вопрос о происхождении серебряной прелести.

Только услышав о внезапном повороте, Лола вспыхнула и шутя замахнулась на меня цветным вафельным полотенчиком.

— Вот как! И ты молчишь?! Ты вообще будешь мне когда-нибудь оперативно поставлять новости? А как же Вальтер?

— Да что ты заладила «Вальтер да Вальтер», будто я больше никому понравиться не могу.

— И кто он? Скажешь имя хотя бы, — подруга будто бы надумала обижаться.

— Просто другой мужчина… Просто симпатия. Мы — друзья.

— Почему ты не хочешь говорить?

— Ну ты же всё равно его не знаешь… Вася, Петя, Вольфрам, Матиас! Какая разница?

— Значит, его зовут Матиас, — хитро улыбнулась Лолита.

— Нет.

— Да. Да! Да! — ликовала подруга. — Я же всё таки лингвист по корочкам. Чувство языка немного имею. Это единственное имя, которое выбивается из твоего якобы спонтанного ряда. Попробуй ещё придумай такое на ходу. Обычно-необычное.

— Окей, его зовут Матиас, — сдалась я.

— Хм, Матиас… А я не могла раньше слышать это имя? А фото? У тебя есть его фото?

— Слушай, у меня даже фотки Вальтера нет.

— Ну, ты вообще недотёпа, как так жить-то? Дай ещё руку.

Любопытная Лолита снова внимательно изучила браслет и вздохнула:

— Стоило тебе в компанию попасть, смотри-ка, мужики на тебя посыпались…

— Это вообще не главное, — я старалась держать себя в руках, хотя слова Лолы и её настырность были мне впервые неприятны. Будто я только для этого устроилась туда. Да и я не сама пришла, все претензии — к Анне Викторовне.

— Ты бы тоже училась, осмотрелась по вакансиям, а не только бедноту на улице фоткала, глядишь…

Увидев округлившиеся безумные глаза подруги, я в ужасе крепко зажала рот рукой и заткнулась на мгновение.

— Прости-прости-прости, Лола, — взмолилась я. — Не то хотела сказать! Я не это имела в виду… В смысле, что работу найти реально и не отрываться от…

— Знаешь, — она резко встала из-за стола. — Что-то мне подсказывает, за то, за что тебе теперь подарочки кидают, Рита, — дипломов и большого ума не надо!

Мы долго молчали. Уставились друг на друга и молчали. Каждая хотела, но боялась пойти на мгновенное примирение. Каждая боялась ляпнуть очередную глупость. Подруга была совершенно права, ведь даже на шутку про её диеты она бы никогда так болезненно не отреагировала, как на упрёки о её неудачах в фото и нежелании найти работу по специальности.

— Рита-а-а, — в тихом ужасе, прищурившись, наконец прошептала Лола, чуть отойдя из-за стола. — А ведь это не ты… Я так давно не хотела признаваться, но сейчас вижу, ясно, так ясно… Моя Рита так бы никогда не сказала, она никогда не упрекнула бы меня. Моя Рита — скромная, тактичная, такая близкая во всём, такая простая и понимающая.

— Лолита, — я не знала, что говорить. Я даже забыла её укол про «подарочки», хотя бы потому что это было абсолютной правдой. Гнусное поведение рождает самые печальные последствия.

— Лолита, прости меня, — я снова стянула рукава кофточки и спрятала злополучный браслет. Руки едва заметно дрожали.

— Я больше никогда такого не скажу…

— Не скажешь, зато подумаешь! — она отвернулась к окну и безобразно громко разрыдалась. Я не без труда понимала её слова за плачем.

— Все вы так думаете!!! И мама, и ты! Устроилась в компанию и ходишь теперь в дорогих шмотках за то, что в срок переложила бумажки из одной папки в другую! В побрякушках за горячие минуты в какой-нибудь подсобке, а я творить хочу! Людей радовать! Выставки хочу, благотворительность… Мне противно в офисах отсиживаться! Противно!