Кони, кони, кони, кони…

Помнила ли она его? Быть может, тот "знакомый парень, которого я очень люблю" был не кто-то, а он сам?

Только какой-то другой, не спешащий по-дурацки со своими лапами и излишними проявлениями чувств?

В конце концов, не слишком ли я доверяю рассказам, что слышу от болтливых дураков, хвастающих вымышленными подвигами?

На этой мысли он и утвердился, и часто, засыпая, мечтал увидеть одно и то же: берег моря, свою Айхо, легко и воздушно управляющую Варрачуке; себя — в седле серого; (а то, что у него всё должно получиться, он ни минуты не сомневался — сколько раз до тонкости наблюдал, как это делают другие!) Вот они, прогуливаясь, едут бок о бок вдоль полосы прибоя; волна за волной затихает у ног коней, и неожиданно Айхо звонко, призывно кричит ему:

— Догоняй!

И, низко пригнувшись к гриве лошади, сразу уходит вперёд.

Он не остаётся в долгу, пришпоривает серого и — летит, летит за ней вдогонку. Серебристый песок волной вскипает под копытами коней.

Она, привстав на стременах, низко-низко пригибается к Варрачуке. Вороная, вытягиваясь как чёрная рыба, искрящейся молнией летит над клокочущим песком побережья. Огромные боевые кони неистовым галопом мчатся корпус в корпус и песок из-под копыт шквалом рассыпается по камням.

Он видит Айхо и себя как бы со стороны; видит собственную, не очень-то ловкую посадку, видит стройную фигурку её — с распущенными по ветру волосами; счастливое лицо за чёрной конской гривой, под тёмно-синим небом и — удивительно ярким солнцем, летящую вперёд, вперёд, навстречу жизни, счастью, свободе…

Паршивец Клем заснул-таки на рабочем месте! Причём, умудрился при этом залечь прямо в один из желобов, по которым в подвал спускали бочки.

Тинч дежурил наверху, у вертушки. В тот день в цеху розлива убирались и работы с утра было мало. Тинч и сам был бы не прочь, опершись на рычаг, слегка "подавить комарика", но в это время наверху загрохотало и голос дежурного предупредил, чтобы внизу приготовились. Шли бочки самого большого объема.

— Клем! — что было дыхания заорал Тинч. — Принимай!

И машинально повернул вертушку, направляя огромную, скользкую, в рваной белой пене, тушу в тот самый злосчастный жёлоб.

— Клем! — ещё раз, не слыша ответа, умоляюще крикнул он. — Спишь, что ли?

Бочка, ускоряясь, катилась в подвал.

— Клем! — закричал Тинч, заклинивая вертушку. — Клем, скотина!

Он побежал вниз по коридорчику, почти вровень с неуклонно несущейся по жёлобу бочкой.

— Гад! — завопил он, заметив фигуру напарника, который, подстелив рогожку, как ни в чем ни бывало, мирно наслаждался снами про любовь и сражения… Сейчас его череп хрустнет как орех.

Тинч попробовал остановить бочку руками, но это было всё равно, что пытаться остановить бегущего под горку слона.

Он не успеет добежать и выхватить Клема из жёлоба.

Будь, что будет, решил он, с усилием обгоняя бочку. Он и сам потом не помнил, как оказался в жёлобе впереди нее, чтобы, подставив руки, попробовать — если не остановить, то по крайней мере задержать.

Непреодолимая сила отшвырнула, опрокинула его вбок, он почувствовал, как невыносимой тяжести каток проехал по ногам, почувствовал страшную боль и услышал собственный крик…

Когда он пришёл в себя, над ним стоял бледный… и даже не бледный, а какой-то серый как пивная пена Клем и прыскал ему в лицо водой из банки.

Всё происходящее он видел как в тумане. Туман засасывал его. Странно, больно теперь уже не было, только обе ноги стали нечувствительными как палки.

Его перенесли в комнатку над подвалом. Старший мастер, покачивая головой, разрезал сапоги по шву. Затем над ним склонился доктор.

— В больницу! — услышал Тинч. — Сейчас же.

— Что с ним?

— Жить-то будет?

— Будет, если немедленно… — доктор не договорил, заметив, что Тинч прислушивается. Прибавил жестко:

— Мягкие ткани обеих ног практически раздавлены. Если через полчаса-час начнётся заражение… В больницу!

И пробормотал под нос странные и страшные слова: "неизбежная ампутация…"

— Это как же? — спросил кто-то. — Молодой, здоровый парень, ему жить и жить…

— Тем более! — сказал как отрезал доктор. Тинч, с усилием привстав на локтях, пробормотал испуганно:

— Не надо… в больницу. Лучше… лучше сразу умереть, чем без ног.

— Сдохнешь, дурак, — устало махнул рукой врач. — А впрочем, ваше дело. Я сказал.

— А может, — вмешался кто-то, — отнести его к бабке Рагне? Она раны лечит. Помню, у меня палец нарывал…

— Так то палец…

— Делайте, что хотите, — сказал доктор. Ему, по всему видать, тоже было не по себе. — А ну, герой, пошевели-ка пальчиками.

Тинч скосил глаза и увидал вместо ног две синих раздувшихся груши. Он попробовал пошевелить пальцами ног, вскрикнул от боли…

— Больно — это хорошо… — услышал он, после чего для него наступила полнейшая тишина.

3

…Горячая, нагретая лучами солнца глина. Дуновение ветра доносит испарения солончаков, запах овечьей шерсти и навоза, аромат смолистой коры, душистой мяты, чебреца и ромашки…

Огромный чёрный конь уносит красавицу Айхо всё дальше и дальше.

— Догоняй!

Постой, подожди меня, хочет крикнуть в ответ Тинч. Протягивает руку: помоги! Разве ты не видишь, в ногах у меня — расплавленный свинец, и сам я — не то бегу, не то стою на месте, а серое предгрозовое небо давит на плечи и вминает в землю. Внезапно я вижу над собой лицо старухи, да, это смерть, я узнал ее… Помоги же мне, протяни мне руку!

Странное, незнакомое лицо… Незнакомое и прекрасное, лицо Айхо… или не Айхо. Глаза, огромные — темно-синие, как два цветка аконита. И — слёзы в уголках глаз.

— Тинчи! Не умирай, мальчик мой! Пожалуйста, не умирай!

Глупая, не умру я. Рановато мне умирать, пока на земле существуешь ты. Вот и рука твоя, как в тумане, ложится ко мне на лоб. Прохладно. Господи, какое блаженство…

— Не отдаёт руку. Ишь, вцепился. Так и будешь всю ночь с ним сидеть?

— Рагна! Иди, занимайся делом!

— Ну, как хочешь. Хоть целую ночь так сиди. Мне-то что.

— Кажется, жар спадает…

— Пить…

Неужели это его голос? Тихий, как шелест травы под струями дождя… Дождь… Вода… Пить… Что это, что это проливается в губы?

— Ну, не вода, не вода. Нельзя тебе сейчас воды. Не бойся, это лекарство…

Что-то жгучее и пряное, пахучее и едкое, как красная каменная соль. Оно проникает внутрь, неся с собой прохладу и сладость. Хорошо. Сейчас бы встать. Я уже могу встать. Где-то там были мои ноги. Что это, что это за прутья или ветки? Мои ноги запутались в кустарнике.