Время тянулось, как сладкая патока. Закутавшись в потертый редингот покойного отца, напялив на ноги грубые солдатские башмаки с схватив корзину с посыпанными сахаром булочками, Жозеф вынашивал против Виктора планы показательной мести. Порученная ему миссия была достойна всяческого сожаления, нелепый наряд оставлял желать лучшего. Вот уже два часа он расхаживал по Парижской улице, от «Дома смеха» до театра Лои Фуллер, выискивая глазами подозрительных личностей. За это время его внимание привлекли двое деревенских кюре в поношенных сутанах, три процессии британских клиентов туристического агентства Кука, полдюжины испанцев в красно-зеленых галстуках, стайка горничных в праздничных платьях, одетый с иголочки унтер-офицер и двое подвыпивших новобранцев. Один злобный кабатчик прогнал его, не переставая твердить:

– Никудышная публика, таким разве что объедки за су подавать! Сбывайте свое барахло где-нибудь в другом месте!

Жозеф лишь в самый последний момент ускользнул от бдительных полицейских, вылавливавших тех, кто занимался незаконной торговлей.

Пиньо впился зубами в одну из своих булочек и продолжил патрулирование перед фасадом театра Лои Фуллер, стена которого извивалась волнами судорожных конвульсий[112].

Рядом, обливаясь потом, бесцеремонно встал со своей колясочкой рикша. Жозеф предложил ему булочку, но он отказался, сославшись на то, что она вызовет у него приступ удушья – с учетом того, что в горле у него пересохло больше, чем у копченой селедки.

– Но когда человека мучает жажда, он пьет!

– Я не имею права, это запрещено дирекцией.

– Даже тем, кто работает от муниципалитета?

– Да.

– Но ведь кучера имеют право на дешевое красное вино!

– Я не кучер, я лошадь.

С этими словами рикша пустился в рассуждения о визите шаха, о покрытой толстым слоем грязи Сене, о реформе правописания, о том, как бить китов и чем охота на них отличается от лова креветок, о сыне короля Умберто, готовившемся унаследовать престол и взойти на него под именем Виктора Эммануила III, а также о малагасийской, шведской, русской, бельгийской, неаполитанской и антильской кухнях, блюда которых, в угоду гостям Выставки, готовили из французских продуктов – котлет из Нормандии, цыплят из Сарта, чечевицы из Пюи-ан-Веле и масла из Мон-Валерьен.

– Для клячи вы прекрасно в этом разбираетесь, – пробурчал Жозеф.

– Со всеми этими претенциозными дамами, которых мне доводится за собой таскать, я стал этаким росинантом-эрудитом. Похоже на то, что англикашек в Пекине окружили китайские войска и решить этот вопрос никак не удается.

Чтобы остановить излияния навязчивого зануды, Жозеф стал насвистывать какой-то мотивчик. Голова у него горела, он на все лады поносил Виктора за то, что тот определил ему неблагодарную роль шпиона.

– Избавьте меня от вашей велеречивости, – желчно бросил он человеку в зеленом мундире, который стоял, опираясь на свою колясочку, – я должен сосредоточиться.

– На чем? На продаже булочек? Три четверти своего товара вы уже слопали!

– Оставьте меня в покое!

– Почему бы вам со мной не поговорить?

– Потому что ваш разговор – сплошной монолог.

Рикша наградил его обиженным взглядом, впрягся в свою колясочку и с горемычным видом поплелся на Парижскую улицу.

Жозеф подождал, пока он не растворился в потоке прохожих. Виктор велел ему явиться в «Пикколо нуво» только после начала первого действия «Гейши и рыцаря».

– Он меня эксплуатирует, – пробурчал Жозеф, задыхаясь в своем каторжном наряде. – Целых пять часов болтаться без дела. Он считает, что я новичок и не в состоянии расставить ловушку. Ну ничего, я ему еще покажу.

Посвятив утро работе над портретом Алисы, Таша пообедала с дочерью и отвела ее к мадам Бодуэн. Оставшись в нижней юбке и кофте, она, босоногая и с распущенными волосами, наслаждалась прохладой мастерской. Воздух, струившийся в снабженное задвижкой окно, был не такой горячий, как в предыдущие дни. Она с удовольствием повалялась часок в алькове, но потом все же решила сесть в кресло и полюбоваться незаконченным полотном, установленным на мольберте. От сонливости сознание ее затуманилось. Растянувшись на ковре, похрапывала Кошка.

В таком виде Виктор и застал жену – спящей и желанной. Умиляясь ее ранимостью, он боялся даже шевельнуться, приходя в ужас от той просьбы, с которой к ней явился. Разбуженная каким-то шестым чувством, Таша открыла глаза, зевнула и потянулась.

– Ах, боже мой, я задремала! Который час?

– Без малого три, – ответил он, становясь рядом с ней на колени.

– Ты не остался в лавке?

– Нет, там несет дежурство Жозеф.

Виктор тут же пожалел об этой ненужной лжи. Нужно было признаться, что Жозеф приглядывает за Кэндзи и Ихиро, а присматривать за лавкой осталась Джина. Но он все тянул время.

– Хочешь, я тебя причешу?

– А разве я растрепанная? – со смехом спросила она и пошла за щеткой в серебряной оправе.

Легри очень любил гладить ее пышную рыжую шевелюру, для него это было счастье, слегка окрашенное эротизмом, которым он делился и с ней. Кошка потерлась о ноги хозяина.

– Хочешь, чтобы я тебя погладил? Очень умно, теперь у меня все брюки будут в шерсти!

– Гадкая кошка, ступай лакать свое молоко и не докучай моему парикмахеру!

Таша встала и обвила его своими руками. Сейчас или никогда.

– Дорогая, я должен тебе кое в чем признаться. Я… Мы с Жозефом ведем расследование.

В плену живейших эмоций, Таша выпустила мужа из объятий и посмотрела на него в упор.

– Я так и знала! Визит этого типа, нелепое поведение Жожо, да и у Айрис на душе было неспокойно! Каждый год ты клянешься мне, что с этим покончено, что ты больше не будешь, но вновь и вновь уступаешь под влиянием этого наваждения. Ты даже не можешь сдержать свое обещание!

– На этот раз у меня просто нет выбора.

– Вздор!

– Для Кэндзи это вопрос жизни и смерти.

Чтобы заставить жену выслушать его, Виктору понадобилось приложить массу усилий и проявить всю свою настойчивость. Наконец, она успокоилась. Он в подробностях описал ей, что произошло с того момента, как Фредерик Даглан передал ему тревожное послание.

– Фредерик Даглан? Он же вор и анархист, как ты можешь слушать его заявления?

Таша преднамеренно раздувала свой гнев в надежде скрыть от Виктора, как и от самой себя, влечение к этому мнимому англичанину.

– Я вынужден положиться на него и в течение какого-то времени его использовать. Он предложил с твоей помощью заманить этого злодея в ловушку.