Дойдя до двери, сенатор Раск поправил чуть съехавшую с плеча тогу с тройной красной каймой, признак принадлежности к древнему аристократическому роду. Небрежно взмахнул рукой привратнику-рабу, чью шею охватывал широкий золотой ошейник и тот, спеша выполнить приказ знатного гостя, распахнул перед ним одну створку высокой и тёмной, от прошедших столетий, двери. Не обращая внимания на согнувшуюся в поклоне говорящую вещь, сенатор пропорхнул внутрь и, всё так же пританцовывая, двинулся к центру огромного зала — будь здесь землянин, то он бы сравнил размеры помещения с футбольным полем.

К счастью для сенатора, цель его визита не расположилась около зоны противоположных ворот — пройдя-протанцевав всего пару десятков шагов, он остановился перед скромным ложем, на котором, закинув за голову одну руку и держа в другой восковую табличку, лежал хозяин дома, чья белоснежная тога так же имела на своём краю три красные полосы.

— Аве, Претория! — Стукнул себя кулаком в грудь гость: — Аве, Гай!

— Привет, старый, — отложил в сторону табличку тот: — Всё танцуешь?

— Всё в архивах копаешься? — В тон ему ответил Раск: — Поверь мне — в доброй драке искусство танца вернее поможет, нежели твои таблички.

— Ты? Драться? — Рассмеялся, вставая с ложа Гай: — А ну, подходи, — встал он в стойку кулачного бойца: — Сравним, что сильнее — мои таблички или твоё дерганье?

— Ах, сенатор, — отступив на шаг, примирительно развёл руки в стороны гость: — Ну, куда же мне, да против лучшего бойца манипулы?

— Зато твой ум, — так же развёл руки в сторону хозяин: — Всегда был остёр как кончик пилума. А что до тех времён, — махнув рукой, Гай сел на ложе, приглашающе указав на стоявшее напротив, точно такое же: — Это когда было, приятель? Лет с полсотни? Я сейчас в лорику не влезу, — похлопал он себя по объемистому пузу: — Не то, что ты, — в его взгляде, обращённом на старого товарища, не присутствовал и намёк на зависть. Скорее там преобладало сожаление о днях юности, когда оба они, сыновья прославленных родов, дружно наплевав на родительскую волю, записались в рядовые легионеры, предпочтя солдатскую лямку, службе всадников — красивой, почётной, но такой далёкой от настоящей воинской службы, игре.

— Кстати! — Повторив его жест, Раск вопросительно посмотрел на хозяина: — А скажите мне, любезный, в этом доме гостей кормить что — не принято? Пока я брёл по твоим катакомбам, чтоб их строителя полюбила Геката! Я — проголодался! Давай-давай, — приняв величественный вид, он прищёлкнул пальцами: — Распорядись уже! Я голоден как стая зауросов! Ну? Или ты ищешь моей смерти, о негодный?!

— Держи, — не поведя и бровью, Гай вытащил из-под ложа глиняную тарелку с куском серого хлеба и луковицей. Сдув пыль с ломтя, и обтерев плод о тогу, на той остался желтоватый след, он протянул блюдо товарищу: — Вот. Жри пожалуйста. И никто, клянусь Марсом, не скажет, что я оставил гостя без еды.

— Твой Рекс не доел? — Осмотрев ломоть — на горбушке виднелись следы мелких, но острых зубов, посмотрел он на хозяина.

— Представляешь, — кивнул тот: — Не жрёт, морда чешуйчатая. Пол обола коврига — а он морду воротит. А ты кушай, дружище, кушай — пол обола! Не выбрасывать же!

— А попить ты мне где, из бассейна, предложишь, — кивнул гость на водную гладь у противоположной стены, где вполне можно было устроить гонки на шлюпках.

— Можно и там, — неожиданно замялся хозяин: — Но тут такое дело — лучше не надо. Я там купался недавно, — вздохнул тот, с сожалением качая головой: — Ну и не сдержался. Не могу не предупредить — ты же мой друг. Старый! — Со значением поднял он вверх палец: — Ты уж потерпи, а?

— Ну, ты и жлоб, — покачал головой Раск, медленно вставая с ложа и кидая на жесткую поверхность тарелку с едой.

— А ты — халявщик, — не остался в долгу Гай, так же вставая и принимая боевую стойку.

Не спуская друг с друга напряжённых взглядов, мужчины принялись сходиться, покачивая в воздухе сжатым кулаками, и лишь когда те были готовы соприкоснуться, дружно засмеялись, бросаясь в объятья.

— Старый козёл! — Хлопал друга по спине Гай: — А? Каков? Не забыл традиции!

— Сатир мохноногий! — Не отставал от него Раск, ткнувшись лбом о лоб друга: — Да чтобы я заветы нашей манипулы забыл?! Ну, ты дал! — Отстранившись, он кивнул на ломоть хлеба: — Это божественно! Сам придумал?

— Сам! — Самодовольно подбоченясь, гордо задрал подбородок тот: — Скажи, друг, правда хорошо?

— Я б луковицу убрал. Рекс твой, если я ещё не пропил мозги, не ест же подобное? Это ты не ему — мне знак подал, верно?

— О, проницательный! — Радуясь, что его трюк оказался раскрытым, хлопнул несколько раз в ладоши Гай: — Ты прав. Для тебя — ты же помнишь, что первый год мы жрали?

— И давая её мне, ты хотел сказать, что наша дружба крепка, как и в те, прежние годы? — Подобрав луковицу с ложа, Раск подкинул её на ладони: — Так?

— Да! — Прищёлкнул тот пальцами: — Твой разум по-прежнему остёр! Но полно! Пошли, дружище, пошли, — подхватив его под руку, хозяин повлёк гостя к выходу из комнаты.

— И куда ты меня тащишь? Твои же традиции — твоего рода, предписывают принимать особых гостей здесь? — Повёл тот рукой вокруг: — Это же Главный Зал? Мы тут с тобой, детьми ещё, в мяч играли?

— Ага. Тут. — На ходу мотнул головой Гай: — Помнишь, как нам тогда от деда моего влетело?

— Да… Три часа на коленях слушая чтение «Образа юного», да с его комментариями… Если б не твой дед, мы бы и не сбежали. В Легион.

— Да, — вздохнул его товарищ: — Железный мужик был. Сейчас таких…А, пустое! — Не договорив, он махнул рукой: — Не могу я там. Тебя ждал — не поверишь, боялся, что он вылезет из пола, да поучать начнёт.

— Он такой, может. Но не думаю, что ему до непутёвого внука сейчас.

— Почему это?

— Так он Плутона жизни учит! Ты бы лучше на плиту его, да статую побольше и потяжелее бы поставил — не дай Юпитер, выгонят его из царства мёртвых!

Рассмеявшись, и вновь взяв друг друга под руку, друзья двинулись в Зал Малых Приёмов, насвистывая в два голоса популярную среди легионеров похабную песенку.

К беседе старые товарищи смогли вернуться только после четвёртой перемены блюд. Повар, славившийся на всю столицу своим мастерством, сегодня превзошёл себя — Раск, уже трижды облегчивший желудок при помощи гусиного пера, всё не мог оторваться от подаваемых блюд, стремясь попробовать всё из многоликого разнообразия, выставляемого перед ним.

— Нет… — Отвалившись на подушки своего ложа, простонал он, видя как слуги, в отличие от рабов не носившие золотых ошейников, принялись расставлять перед ним новые яства: — Я понял! — Отпив из кубка тончайшего стекла темного вина, погрозил он пальцем Гаю: — Это заговор! Ты жаждешь моей смерти, так?!

— А как по мне, так хорошая смерть, — обсасывая крохотную, с воробья птичку, прожаренную в соусе со специями — за этот рецепт ему предлагали две меры монет, пожал плечами хозяин: — Помнишь нашу кампанию на Гираме? Там мы и четвертинке луковицы были рады. Ешь давай, впереди ещё сладости.