Это соображение, порожденное болезненным воображением или внушенное Тарковскому. Скорее всего, он принял за враждебность обычное для театра недоверие к новому режиссеру, чье появление в театре не сулит спокойной жизни, к которой вольно или невольно тяготеют сложившиеся актерские труппы.

Тарковский не сталкивался с театральной рутиной. В кино он был выдающимся мастером, обладателем призов международных фестивалей. На «Мосфильме» все, что ему было нужно, его художники, ассистенты, администраторы получали или выбивали сами, без его непосредственного участия. В театре же он был пришельцем, очередным режиссером, одним из тех, кто проходил через его стены, зачастую не оставляя заметного следа. В театре есть свои влиятельные кланы и группировки, и далеко не все из них были заинтересованы в успехе спектакля Тарковского. Захаров был заинтересован в успешном спектакле. Это подняло бы и его авторитет, возвысило в глазах публики, осенило славой. Впрочем, в московских театральных кругах он уже имел репутацию талантливого и успешного режиссера. Что касается работы театральных цехов, Тарковский не смог зарядить их своей динамикой и энергией, и они работали в привычном для них ритме. Тарковский видел тут злонамеренность в силу особенностей своей психики.

Путешествие в Среднюю Азию

Лететь в конце июня в Ашхабад непривычным к жаре в пустыне москвичам было сущим безумием. Тарковский отнесся к поездке в Среднюю Азию с искренним любопытством. Он хотел посмотреть интересные для него места, которые ему довелось видеть только в фильме его учителя Михаила Ромма «Тринадцать», снятом в 1936 году в пустыне Каракум неподалеку от Ашхабада, в фильме Владимира Мотыля «Белое солнце пустыни», снимавшегося в Дагестане и Туркмении близ Байрамали, или во множестве фильмов среднеазиатских режиссеров. Заодно Андрей Арсеньевич хотел проверить возможности написания сценариев для этих студий.

У него не было предрассудков или снобизма коллег, кто-то из которых высокомерно заявил: «Азия как Азия, только уж очень средняя». Здешние кинематографисты относились к Тарковскому еще с большим уважением, чем в Закавказье. Да и фильмы, которые они снимали (во всяком случае, некоторые из них), были вполне качественной продукцией.

* Роман Калмыков: Поскольку никто из нас в Туркмении прежде не бывал, я обратился за помощью в Союз кинематографистов Туркмении. Так возникли два брата, режиссеры Нарлиевы[295], которые очень любили Тарковского и всячески помогали нам во всем. В дикую жару мы ездили по окрестностям Ашхабада, в основном по предгорьям и пустыням, саксауловым зарослям и даже слетали в Красноводск, на залив Кара-Богаз-Гол, но ничего, кроме огромных холмов соли, ржавых вагонов, драг, железнодорожных путей и пустынных берегов, не обнаружили. Все это было похоже на сценарий, но не привлекло внимания Андрея.

В Туркмении выбор натуры закончился неизбежным и неотвратимым восточным гостеприимством и несколькими днями крепкого пьянства с местными кинематографистами, с витиеватыми тостами, бесконечными пловами и шашлыками. Я в этом участвовал только полтора дня, ибо на второй день вечером улетел в Узбекистан.

* Вилли Геллер: Я не был в Грузии и Азербайджане, но хорошо помню, как мы были в Средней Азии. Начали с Ашхабада. Там были местные режиссеры братья Нарлиевы. Очень хорошие ребята. Особенно Ходжакули. Они на Андрея как на бога смотрели и помогали нам во всем. Но мы там для фильма так ничего и не нашли. У Романа Калмыкова были подотчетные деньги. Он купил нам билеты на самолет, все оплатил — гостиницу, машину — и улетел первым в Ташкент, чтобы подготовить наш приезд. Мы собирались через день лететь вслед за ним. Но тут возмутились наши туркменские братья-режиссеры: «Как? Мы вас даже не приняли как следует. Куда вы полетите? Это невозможно! Нет-нет-нет! Никаких возражений!» Забирают нас, везут в какие-то сады, через которые текут арыки, накрывают сказочные по своей щедрости столы, и пошло-поехало — пир горой на два дня. Наконец, Роман улетел. Через день и мы утром едем в аэропорт. Приезжаем — а рейс откладывают на шесть часов. В стеклянном аэропорту адская жара и духота.

Мы решили вернуться в гостиницу, где были кондиционеры. Сидим в гостинице, звоним в аэропорт — там рейс откладывается снова и снова. Наконец, вечер наступил — звоним, узнаем, что вылет перенесли на завтра, на утро. Пришлось снова оплачивать гостиницу. А мы на это не рассчитывали, и денег у нас осталось только на то, чтобы доехать в аэропорт, ну и еще немножко. Наличные должен был получить и выдать нам Роман в Ташкенте. А нас все-таки пять человек. И есть хочется. Пришлось звонить братьям Нарлиевым, они нас снова забирают, везут в парк за накрытые столы, и все пошло по новой.

На следующий день с утра звоню насчет вылета — дозвониться невозможно. Никто ничего не знает. Еще не придя в себя, снова едем в аэропорт, как нам сказали накануне — и снова рейс откладывают почти до вечера. Мы выходим — от жары мозги лопаются. Хорошо, уже наученный горьким опытом, я машину не отпустил. Но в гостиницу ехать нельзя — платить нечем. И водитель, который нас возил, нас попросту спас: «Я знаю, тут недалеко есть место одно у воды, где можно отдохнуть». И повез нас прямо в пустыню. Едем. Крыша машины буквально раскалена, жаром пышет. Мозги лопаются. И вдруг посреди пустыни вода, деревья, саксаулы, какие-то кустики. Мы повыскакивали из раскаленного автомобиля, разделись и полдня сидели в воде, спасаясь от этого ужаса. У Алика Боима, помню, даже бритая голова обгорела.

* Роман Калмыков: В Ташкенте по просьбе Андрея я прежде всего встретился с режиссером Али Хамраевым и рассказал ему, что мы ищем. Хамраев сказал, что знает место, очень похожее на то, что нам нужно. Он снимал несколько своих картин в Исфаре — это отдаленный район Таджикистана неподалеку от границы с Узбекистаном. «Там есть все, — сказал он, — и пустыня, и горы, и леса, и даже болота. Вообще, там очень много интересного». Но добираться туда довольно сложно — нужно либо лететь на самолете, а потом ехать на автомобиле, либо два дня ехать на машине через горы.

Когда в Ташкент приехал Андрей с остальной группой, мы пару дней смотрели ташкентскую натуру и окрестности.

* Александр Боим: В Ташкенте мы нашли очень интересные полуразрушенные землетрясением 1966 года, но действующие бани. Это были каменные, чуть ли не средневековые полуобвалившиеся строения с голубыми куполами, трещинами и дырами в куполах и