Место было действительно странноватое. Общий колорит его был желтовато-бежевым. Я с любопытством рассматривал фотографии, пытаясь представить, как там будут выглядеть описанные в сценарии события. Необычность фактур и красок вызывала самые разные чувства — от медитативного созерцания изъеденных ручьями, покрытых тысячелетней патиной холмов до зыбкой тревоги, поневоле возникавшей в мире остановившегося, запечатленного в камне времени. Эта вневременность, вероятно, и прельстила Тарковского и остальную съемочную группу.

* Вилли Геллер: Андрей там очень возбудился: «Ой! Здесь! Идеально! Здесь никто не снимал, место совсем не затоптанное! Здорово! Здесь и будем снимать!» — «Да, Андрей, — подтвердил Хамраев. — Кроме меня, никто не снимал. Но это было уже давно, и в России эти картины мало кто видел. А в последние годы точно никто не снимал». В это время Гоша Рерберг толкает меня локтем: «Посмотри!» И показывает чуть в сторону. А там в глине отпечатки трех ножек от штатива. И такие четкие, как будто камера стояла там полчаса назад. Потом я выяснил: оказывается, незадолго до нас там Антониони натуру выбирал. И чуть ли не тот же Алик Хамраев ему эти места и показывал. Но этот совместный советско-итальянский проект почему-то не состоялся.

* Роман Калмыков: В конце концов все дружно согласились, что снимать надо в Исфаре. Но как будет выглядеть здесь, в Таджикистане, то, что написано в сценарии, боюсь, ни Андрей, никто другой себе не очень представляли. Но никого это не смущало.

Алик Боим рассказывал, как на фоне гор или пустыни будут стоять полузасыпанные песком и пылью танки, пушки, разбитые автомобили.

Гога добавлял: «В машинах сидят высохшие трупы, превратившиеся в мумии», — и так далее.

Не знаю почему, но мне уже тогда показалось, что Тарковский слушает их с некоторым скепсисом и недоверием на лице. Впрочем, это выражение ему было присуще почти всегда. И хотя натура далеко не во всем совпадала со сценарием, Андрей с Гогой и Аликом решили, что какие-то эпизоды помимо Исфары они снимут в Прибалтике (виллу Писателя, проходы и проезды около нее. — Е. Ц.), а еще что-то в Москве, и все будет в порядке.

Сочетание фактур было действительно необычное и просто замечательное. Андрей был очень рад, что мы наконец нашли понравившуюся ему натуру, и мы уехали вполне довольные, с чувством исполненного долга.

* Георгий Рерберг: Однако у меня было впечатление, что вся эта натура, напоминающая лунный пейзаж, Тарковского не очень устраивала, так же как в принципе не устраивал его сценарий.

Теперь Тарковский решительно отходил от сценария Стругацких. Эта натура (окрестности городков Исфара, Шураб и аула Канибадам) ему понравилась, а сценарии он всегда переделывал перед съемками или в ходе съемок. Над сценарием «Сталкера» он всерьез не задумывался, несмотря на многочисленные поправки, которые давал авторам. Тарковский уже представлял себе основополагающие идеи, но не творческие решения будущего фильма. Он был вынужден делать не очень желанный для него фильм, и эта ситуация вызывала у него чувство неудовлетворенности. Но Андрея Арсеньевича это не смущало.

* Георгий Рерберг: С самого начала мне казалось, что Андрей сделал первую и главную ошибку — он взял не то литературное произведение, которое впоследствии его могло бы устроить. В повести много внимания уделялось всяким загадочным эффектам, за счет которых двигался сюжет. У меня было ощущение, что Андрей этот подход к фильму уже перерос в своей эволюции. Он освоил его и пережил на «Солярисе», а второго «Соляриса» он делать не хотел.

* Роман Калмыков: Еще одним ярким впечатлением был вечер у Али Хамраева, жена которого приготовила потрясающий уйгурский лагман, а он — плов, вкуснее которых, я не ел никогда в своей жизни.

Перед отъездом из Ташкента на базаре Андрей купил себе огромный, килограммов на двадцать пять, арбуз. Он оплатил его и так выразительно посмотрел на меня, надеясь, что я ему этот арбуз отнесу в гостиницу. Но у меня давно были проблемы со спиной, и я, объяснив это, вежливо уклонился от этой чести. Тарковский тащил этот арбуз, обливаясь потом, и еле донес до своего номера. Там он его разрезал, и оказалось, что арбуз зеленый, а к тому же еще и кормовой, то есть практически несъедобный. Тарковский был в дикой ярости и проклинал торговцев, базар, Восток, и вообще все на свете.

Мы возвращались на самолете, который летел из Кабула в Москву с посадкой в Ташкенте. Это был международный рейс, и в Ташкенте пассажиров на него обычно не сажали. Но в самолете были свободные места, мы торопились в Москву, и нас подсадили на этот рейс по блату, благодаря моему хорошему знакомому из тамошнего «Интуриста».

Когда вернулись пассажиры, летевшие из Кабула, оказалось, что во время посадки многие из них успели в Ташкенте напиться допьяна. Три негра, которые сидели рядом с нами, поссорились и стали драться между собой. Стюард пытался их угомонить и тоже получил по физиономии. За него заступились пассажиры, и в самолете началась настоящая свалка на высоте 10 000 метров. В этой свалке один из негров упал на меня, и я его резко оттолкнул. Он вскочил и начал орать и агрессивно кидаться на меня. Дело шло к тому, что мне придется драться с ним. Рядом со мной сидела совсем маленькая девушка лет шестнадцати-семнадцати, киргизка или казашка по внешности. Она, бедная, от страха вся тряслась, и я, взяв ее за руку, отсадил ее к окну, чтобы она оказалась подальше от драки и немного успокоилась. Мы с Гошей и Андреем были убеждены, что нам тоже придется драться, но драчунов в конце концов скрутили и отволокли в хвост самолета. Алик Боим все это время спал, а Андрей был в полном шоке.

Первоначально сценарий содержал эпизоды драматических событий после прилета на Землю инопланетян. Это была своеобразная мозаика многолюдных катастроф и социальных потрясений. Для их показа и создания должного эффекта прокатчики и Генеральная дирекция студии предложили использовать широкий формат фильма. Таким он и был включен в план.

Однако по мере уточнения замысла, уменьшения количества действующих лиц сценарий приобретал все более камерный характер. Использование широкого формата и даже широкого экрана становилось нецелесообразным. Тарковский не хотел снимать широкоэкранное, а тем более широкоформатное многолюдное кино. Он убедил Сизова в том, что фильм гораздо лучше